Ирина Измайлова - Три ошибки Шерлока Холмса

— Жилось нелегко, — улыбнувшись, ответил тот. — А ты не разговаривай, не трать силы. Завтра идти ещё. Закрой глаза и усни.

Сам Шерлок не спал эту ночь, его пугала мысль заснуть и не проснуться.

С рассветом они снова потащились по сухой равнине, между редких скал, на этот раз поддерживая друг друга. Миражи появлялись перед ними ежечасно, но друзья не смотрели на них, почти не смотрели вперёд, изредка проверяя по солнцу правильность пути, в основном глядя под ноги, чтобы не оступиться и не упасть.

Ближе к полудню равнина сменилась невысокими холмами, на которых местами росли какие-то колючие, совершенно сухие растения. Кое-где между холмами угадывались русла пересохших ручьёв. В таких руслах порой находят воду: достаточно вырыть ямку фута в два. Но здесь рыть не имело смысла: земля была слишком сухой.

Ещё час невыносимого пути, и вдруг Шерлок наклонился и вскрикнул:

— Джон, смотри! Мы уже близко! Смотри же!

Под ногами путников, на рыжеватой земле, дрожали чахлые, но живые стебельки травы.

— Значит, до воды не больше мили! Идём! Ещё совсем немного...

Они вдруг снова нашли в себе силы и пошли немного скорее. Солнце палило нещадно, но снова появился лёгкий ветер, и это слегка смягчило жару.

Через некоторое время холмы раздвинулись, и между ними вдруг блеснула полоска дивного бело-голубого цвета.

Джон ахнул и пошатнулся, схватившись за плечо друга.

— Шерлок! Это... Это опять мираж!

— Нет. По карте это уже то самое место... Это уже река. Вперёд!

Они побежали, спотыкаясь, качаясь на бегу, хватаясь друг за друга, пока не вступили в прохладные струи потока, пока вода не дошла им до колен. Тогда оба попадали на колени, наклонились и стали пить. И обоим казалось, что они никогда не напьются.

Шерлок проспал не меньше трёх часов и спал бы, вероятно, дольше, но внезапно его разбудил хлопок револьверного выстрела, раздавшийся в двух шагах.

Он вскочил, как подброшенный, мгновенно проснувшись, хватаясь за карман, куда он положил револьвер, отданный ему Клеем. Но револьвера на месте не оказалось.

— Шерлок, всё в порядке! — услышал он позади себя голос Джона. — Смотри, как нам повезло!

Молодой человек стоял под соседним деревом, держа в правой руке ещё дымившийся револьвер, а левой поднимая за крыло большую пёструю птицу.

— Я проснулся, а они как раз пролетают над рощей, — объяснил Джон. — Ну, улетели, конечно. А я подумал: вдруг опять полетят? Взвёл курок и стал ждать.

— Постой! — прервал его Холмс. — Или я с ума сошёл, или револьвер был у меня в кармане.

— А я там его и взял, — подтвердил Джон.

— Чтоб мне провалиться! — не выдержал Шерлок. — Я сплю чутко, как кошка, но даже если сплю крепко, меня легче во сне раздеть догола, чем вытащить у меня оружие.

— Это смотря кому, — скромно потупившись, заметил Клей, подходя к товарищу и торжественно вручая ему убитую птицу, которая оказалась довольно крупным австралийским попугаем. — Я не хотел будить тебя, ну вот и взял, не спросив разрешения, взял, а ты и не пошевелился. Это так же верно, как и то, что теперь револьвер опять в твоём кармане.

Шерлок провёл рукой по своим армейским брюкам и неистово расхохотался:

— Виртуоз! Вот попробуй не восхититься, когда мошенник так ловок, что у ищейки на ходу ошейник снимает, а она его и не чует. Теперь, будь любезен, вытащи у меня спички и разведи костёр, а я покуда ощиплю и выпотрошу эту птичку. Думаю, она нас подкрепит.

Попугай действительно оказался достаточно упитанным, а мясо его отменно вкусным. Впрочем, и будь оно жёстким и неприятным, друзья едва ли уничтожили бы его с намного меньшим аппетитом.

— Теперь, — заметил Шерлок, — у нас есть возможность не заявиться в таком жутком виде прямо в Калгури, а немного прийти в себя, провести ночь в этой рощице, утром побриться, освежить одежду и идти с меньшим риском.

Джон согласился с товарищем.

Дождавшись сумерек, они вышли к реке, разделись и выкупались, а затем постирали бельё, почистили всё остальное, вернулись в рощу и, развесив свои тряпки, точно флаги, на ближайшем дереве, в одних закатанных до колен брюках уселись возле слабо потрескивающего маленького костерка.

Вечер был душный, обычный австралийский вечер, каких они встречали уже множество, но оба вдруг почувствовали его особенность: это был первый вечер свободы... Те, что застигали их в пустыне, в дороге, в счёт не шли: тогда перед беглецами стоял вопрос — добраться или умереть. И хотя смерть тоже несёт в себе свободу, ту единственную, полную, о которой иной раз мечтает человек, истощив свою волю и силы, оплакав свои желания, но о такой свободе друзья не мечтали, не за ней отправились они в свой ужасный путь. Нынешний вечер пришёл поздравить их с победой. Конечно, опасность ещё была велика: их могли поймать и в Калгури, и в Мельбурне, куда они собирались ехать из столицы золотоискателей, и в Лондоне. Правда, если бы их и не поймали, им обоим предстояло снова отдать себя в руки закона, и если Джон мог ещё надеяться заслужить снисхождение Фемиды, то Шерлоку рассчитывать на неё не приходилось: он сам обманул сию слепую и одновременно всевидящую богиню, обрушив её меч на свою голову. Но всё-таки сейчас, сию минуту, они ощущали себя свободными, свободными нелёгкой ценой, и этот вечер свободы стал их праздником.

Некоторое время оба сидели молча. Клей первым нарушил молчание:

— Жаль, нечего выпить, — сказал он. — Я бы выпил за тебя.

Шерлок беззвучно рассмеялся:

— Если бы тебе, скажем, полгода назад сказали, что ты захочешь за меня пить, ты что бы ответил на это?

— Хм! Сказал бы, что выпью с удовольствием за упокой твоей души. Прости, но это — правда. Ну, а если бы тебе сказали, что ты потащишь Джона Клея на своих плечах через Великую австралийскую пустыню и отдашь ему последнюю каплю воды, которая, кстати, причиталась тебе, что сказал бы ты?

— Я бы посоветовал тому, кто сказал мне такое, пить на ночь успокоительное, — ответил Шерлок.

Оба расхохотались.

— Странно, — задумчиво проговорил Джон. — Когда я вижу, как ты воспринимаешь мир, как ты смеёшься, ходишь, садишься и встаёшь, когда я слышу твой голос, мне кажется, что ты не старше меня, но когда вдумываюсь в наши отношения, мне начинает казаться, вернее, я начинаю чувствовать то, чего давно уже не чувствовал.

— Что именно? — спросил Шерлок.

— Что у меня есть отец.

Тонкие губы Холмса едва заметно дрогнули:

— Тому, кто мог бы стать моим сыном, теперь тоже должно быть около тридцати лет.

— У тебя был ребёнок? — встрепенулся Джон.

— Нет, — покачал головой Шерлок. — То есть, он был, но не мой. Просто я любил его мать. Наверное, любил. Это было странное, сильное, странное, глубокое чувство, и оно оставило память навсегда. Не память даже... рану...