Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Все это возвращает нас к ужасной истории Томаса Мюнцера. Мюнцер учился в Виттенберге в 1517 году, когда Лютер еще блуждал в потемках немецкого мистицизма: возможно, на этой почве они и сошлись. Лютер вскоре оставил этот путь, но Мюнцер пошел по нему дальше – как мы скоро увидим, намного дальше. В это же время в Виттенберге он познакомился с Карлштадтом. Покинув Виттенберг, Мюнцер продолжал поддерживать Лютера, так что в 1520 году тот даже рекомендовал его на место священника в Цвиккау. Но там Мюнцер подпал под влияние местных «пророков», Шторха, Дрехзеля и Штюбнера, а также сблизился с так называемыми Tuchknappen – ткацкими подмастерьями радикальных взглядов. Именно из этого круга он, по-видимому, почерпнул идею революции трудящихся низов против знати и богачей.

Мистические идеи Мюнцера были полностью противоположны богословию Лютера. Мюнцер верил: чтобы услышать слово Божье, следует вначале очиститься от «плотских пристрастий и вожделений» [362] Brecht, Shaping and Defining , 148. . Иными словами, нужно сделать именно то, что пытался сделать Лютер в своей монашеской молодости и потерпел неудачу, – непрестанной исповедью пробить себе путь на небеса. В наше время о схожем «очищении» говорят сайентологи. Во всех случаях перед нами программа суровой духовной работы, как предполагается, позволяющая достичь результата. Однако с Божьей благодатью она не имеет ничего общего: речь идет лишь о собственных усилиях. Нужно, цепляясь ногтями и зубами, преодолевать различные духовные ступени, одну за другой – и так до самого престола Божьего. Об этом говорили Лютеру пророки из Цвиккау – и, по-видимому, в этом они с Мюнцером были едины. Однако к концу пребывания в Цвиккау идеи Мюнцера стали еще сумасброднее.

Проповеди Мюнцера в Цвиккау звучали все более «разжигательно» и опасно. Именно в это время Иоганн Агрикола написал ему суровое письмо, призывая опомниться и осознать, что он рискует зайти слишком далеко. Например, не раз Мюнцер с кафедры принимался обличать кого-либо, называя его по имени. В письме Агрикола ясно дал понять, что такую практику следует прекратить немедленно; в конце послания гнев его вылился во фразу, написанную заглавными буквами: «ТЫ ДЫШИШЬ ЛИШЬ КРОВЬЮ И УБИЙСТВОМ» [363] Roper, Martin Luther , 250. . Несомненно, так оно и было. Однако Мюнцер уже зашел слишком далеко – и не желал возвращаться назад. Он знал: мировой пожар близок и Бог избрал его, чтобы вести избранных в Новый Иерусалим.

Едва ли стоит удивляться, что бюргеры из Цвиккау решили указать безумному пророку на дверь. Вместе со Штюбнером Мюнцер бежал в Прагу и писал оттуда другу: «Ради Слова я готов обойти весь мир» [364] Bornkamm, Luther in Mid-career , 147. . Он не сомневался, что в Праге найдет себе «стартовую площадку» для полета в небеса; однако пражане остались глухи к его призывам. Впрочем, это не помешало ему написать здесь «Пражское воззвание». Это сочинение – критику церковников в сочетании с мистическим бредом – Мюнцер накатал на огромном, чуть ли не в ярд шириной, листе бумаги, надеясь прибить его где-нибудь, как Лютер прибил свои знаменитые тезисы, и тем воспламенить истинную революцию, такую, от которой вскружатся головы и бешеные толпы ринутся прямиком в светлое будущее.

Но сперва Мюнцеру нужно было найти другую работу. А с этим не складывалось: нигде он не задерживался надолго. В марте 1522 года он писал Меланхтону, критикуя учение Лютера за излишнюю мягкость и ошибочность в некоторых пунктах. Лютеровская «забота о слабых» [365] Святой Павел в Рим. 15:1 призывает христиан проявлять снисходительность к более слабым в вере: «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать». совсем ему не нравилась. С теми, кто не поспевает за шагом перемен, считал он, никакого компромисса быть не может. Глубоко возмущало его и то уважение и почтение, которое проявлял Лютер к Фридриху и другим князьям. На его взгляд, Лютер слишком уж сближался с властями. Между тем Бог дал Своему народу всю власть как на небе, так и на земле – и народ Божий возьмет ее, если понадобится, силой! Что же до Лютера – он считал Мюнцера просто умалишенным.

На протяжении 1522 года Мюнцер отчаянно искал себе постоянное место священника. Наконец, в апреле 1523 года, ему повезло: сами небеса послали синекуру в Альштедте, деревне к северу от Эрфурта. Здесь он скоро сколотил себе новую группу учеников и принялся, фигурально выражаясь, строить звездолет, который унесет их всех в дивный новый мир. Альштедт находился в Тюрингии, на территории герцога Иоганна, брата Фридриха, так что с самого появления Мюнцера за ним присматривал Спалатин, – однако выгонять его пока вроде бы причин не было. Мюнцер быстро женился на бывшей монахине Оттилии фон Герсен, а затем начал убеждать прихожан, что они и есть избранный народ Божий. А какой из этого самый естественный вывод? Разумеется, взяться за оружие и стереть с лица земли всех, кто не с ними, – и не мешкая. Проповеди Мюнцера, уверенные и красноречивые, привлекали все больше слушателей: на последней его «проповеди» присутствовало две тысячи человек.

Лютер видел в Мюнцере поистине дьявольскую угрозу. Начать с того, что он распространял свои причудливые учения на дружеской территории курфюрстской Саксонии. Попробуй он творить такое на землях герцога Георга – не ушел бы дальше ближайшего подземелья! Но Фридрих, в отличие от кузена, предоставлял своим подданным большую религиозную свободу и не особенно беспокоился о том, что происходит с их духовной жизнью, – хотя вот тут как раз обеспокоиться стоило. Лютер ясно понимал, что проповеди Мюнцера ведут к насилию. Так скоро и вышло: в Маллербахе сгорела часовня, посвященная Деве Марии, – и ясно было, что к этому привели яростные призывы Мюнцера. К этому времени он уже сколотил себе «тайный союз» из тридцати последователей. Целью его было «стоять за благую весть, не давать потачки монахам и монахиням, способствовать их изгнанию и уничтожению» [366] Brecht, Shaping and Defining , 150. .

Со временем Мюнцер перетянул на свою сторону бо́льшую часть города. «Союз» его вырос до пятисот человек: все они принесли ему торжественную присягу. Многие из них были не из Альштедта: встречались среди них и горняки из Мансфельда, и крестьяне из близлежащих деревень. Мюнцер даже разделил их на военные отряды и начал готовить к обороне – на случай, если князья попытаются вмешаться и ему помешать. Лютер понимал, что Мюнцер, как и Карлштадт, вступил на этот путь именно во время пребывания в Виттенберге – и был глубоко встревожен и опечален тем, что его собственные благие усилия привели к такому безумию. Еще больше беспокоило его то, что многие со стороны католиков, несомненно, припишут все происходящее ему. Любое насилие, вытекающее из его идей – пусть и искореженных до неузнаваемости, – припишут ему, и на него возложат вину за это. Помешать Лютеру или Карлштадту Лютер практически не мог; но мог хотя бы прояснить разницу между своей и их позициями, надеясь, что это кого-то остановит.