Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Они хороши собой, держатся с достоинством, все благородного происхождения. Нет ни одной пятидесятилетней. Старшую из них, сестру моего доброго господина и дядюшки доктора Штаупица, я присмотрел для тебя, дорогой брат… А если хочешь помоложе – выбирай, все они красавицы! [358] Там же, 39.

Дальше каждой монахине предстояло найти свой собственный путь в мире. Сестра Иоганна фон Штаупица какое-то время жила с другим своим братом, Гюнтером, несколько лет спустя открыла в Гримме школу для девочек, а в конце концов вышла замуж за кого-то из жителей Гриммы. Еще одну из девяти беглянок, Лонату фон Гохлис, забрала к себе сестра; в конце концов она тоже вышла замуж. Две сестры, Ава и Маргарита фон Шонфельд, жили с Кранахами в их роскошном доме, пока также не вышли замуж. Похоже, Лютер поначалу выделял Аву среди прочих и говорил, что, если бы вообще был расположен жениться, женился бы на ней; однако она быстро отдала свое сердце одному из сотрудников Кранаха, молодому доктору медицины по имени Базилиус Акст, который заведовал принадлежащей Кранаху аптечной лавкой. Сестра Авы Маргарита чуть позже вышла замуж за дворянина из Брауншвейга.

Катарина фон Бора, больше известная как Кати, также была благородного происхождения, однако Лютер ее как вариант для себя не рассматривал, говоря, что он не заинтересован в браке, а кроме того, она «слишком горда». Вначале она жила с семьей Филиппа Рейхенбаха, видного юриста, в следующем году ставшего начальником городской канцелярии Виттенберга. Много времени Кати проводила и у Кранахов, у которых жила первое время после своего бегства, и в конце концов переехала к ним. Дом Кранахов в те годы так славился своей просторностью и богатством обстановки, что у него, например, гостил изгнанный король Швеции Христиан II, зять императора. Король познакомился с Кати и в знак приязни подарил ей золотое кольцо: в те дни короли раздаривали кольца с той же легкостью, как сейчас раздают значки.

Немало времени проводила Кати фон Бора и у Меланхтона – и, скорее всего, именно там познакомилась с молодым дворянином по имени Иероним Баумгартнер, который ранее учился в Виттенберге у Меланхтона и вскоре после появления Кати вернулся его навестить. Молодые люди сразу полюбили друг друга. Виттенбергские друзья Баумгартнера тоже хорошо приняли Кати – настолько, что прозвали ее, по-видимому, за благочестие «Екатериной Сиенской». В Виттенберге Баумгартнер оставался два месяца – и все ждали, что в конце этого срока он сделает Кати предложение. Однако ему пришлось неожиданно уехать. Все ждали, что он скоро вернется, – но отлучка его затянулась и начала вызывать толки. Чего он ждет? – спрашивали друзья. Может быть, какой-то внезапный случай или неожиданное препятствие мешают ему жениться на Кати? Лето сменилось осенью, а от него все не было вестей. Прошла зима, весна и снова лето. Лютер, высоко ценивший Баумгартнера, писал ему в октябре 1524 года: «Если хочешь сохранить для себя Кати фон Бора, поспеши сюда, прежде чем ее не просватали за другого, что произойдет неизбежно. Она все еще тебя любит. Я был бы очень рад вашему союзу. Будь здоров!» Под «другим» Лютер здесь имел в виду доктора Каспара Глатца, немолодого господина, в этот период активно ухаживавшего за Кати. Возможно, ухаживанию его содействовал и сам Лютер – он всегда страстно стремился поскорее выдать замуж монахинь, с его помощью вырвавшихся на свободу. Глатц был доктором богословия и носил латинское гуманистическое имя Глациус. В 1524 году он стал ректором Виттенбергского университета – и проявлял большой интерес к умной, образованной и жизнерадостной девушке; но Кати все ждала своего потерянного Баумгартнера и надеялась на его возвращение. А прожить остаток жизни с Глатцем, которого коллеги между собой называли «старым скрягой», ей вовсе не хотелось.

В сентябре 1524 года Лютер отправил Глатца в Орламюнде, где возникли проблемы с его старым соперником Карлштадтом. Воспользовавшись его отсутствием, Кати пришла к Амсдорфу, чтобы откровенно объясниться на этот счет. Она сказала, что решительно не хочет замуж за Глатца, однако вовсе не питает отвращения к браку как таковому; и дальше прямо и смело заявила, что вполне готова выйти замуж либо за самого Амсдорфа, либо, быть может, за доктора Мартина. Так гордая и волевая девушка сама решила и свою судьбу, и судьбу своего избранника.

Амсдорф к браку был склонен еще менее Лютера; до конца жизни он остался убежденным холостяком. Оставался вопрос: готов ли достопочтенный доктор Лютер сам прыгнуть очертя голову туда, куда столь рьяно подталкивал других?

Однако в это время проблемы осаждали Лютера со всех сторон, едва ли позволяя ему сосредоточиться на делах личного свойства. В первую очередь беспокоили его Томас Мюнцер и закипающий бунт немецких крестьян. Бунт вскоре разразился – и погрузил страну в кровавый кошмар, от которого, казалось, померкло и солнце на небесах; и понятно, что среди этих ужасов Лютеру было не до любви и брака.

Проблемы с теми, кто остался на стороне папы, скоро сменились для Лютера иными, куда более серьезными проблемами: с Карлштадтом, а затем с Томасом Мюнцером и его сторонниками. Главным вопросом для Лютера всегда оставался один: как найти между этими крайностями путь Божий?

Мы, однако, выбираем срединный путь: не требуем, но и не запрещаем, не уклоняемся ни вправо, ни влево. Мы – не паписты и не карлштадтианцы, мы – свободные христиане, и потому возносим или не возносим Святые Дары по своему усмотрению, так, как, где, когда и насколько это нас устраивает, пользуясь дарованной нам Богом свободой. Точно так же свободны мы вступать в брак или воздерживаться от брака, есть или не есть мясо, носить или не носить фелонь, сутану или тонзуру. В этих отношениях мы – сами себе господа и не нуждаемся ни в приказаниях, ни в поучениях, ни в запретах [359] LW, 40:130. .

Карлштадт доставил Лютеру немало хлопот; однако это были, можно сказать, сущие пустяки в сравнении с тем, что устраивал Томас Мюнцер. Например, в июле того же года Мюнцер произнес проповедь перед герцогом Иоганном – точнее, угрозу, замаскированную под проповедь. Либо князья присоединятся к реформам, сказал он, либо Бог сметет их с лица земли. Выражений Мюнцер не выбирал:

Что за зрелище развернулось перед нами: клубок угрей и змей, непристойно совокупляющихся друг с другом в единой куче! Священники и все дурные служители Церкви – это змеи… а светские господа и правители – угри… Досточтимые правители Саксонские… обратитесь без промедления к поискам праведности Божьей и смело вступитесь за дело Благовестия [360] Цит. по: Tom Scott, Thomas Muntzer: Theology and Revolution in the German Reformation (New York: St. Martin’s Press, 1989), 73. .