Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Кати горько скорбела о своем муже – особенно о том, что в последние его часы не была с ним рядом, не заботилась о нем, не утешала сыновей, видящих смерть отца. Через несколько недель после смерти Лютера Кати писала своей невестке Кристине фон Бора:

…И кто не горевал бы, кто мог бы не печалиться потере столь драгоценного человека, как дорогой мой господин? Он совершил великое не для города только, даже не для одной страны, но для всего мира. Скорбь моя так велика, что ни единому человеку не в силах я передать ту боль, что терзает мое сердце. Не знаю, как я это переживу. Я не могу ни есть, ни пить, ни спать. Владей я княжеством или имперской короной, а потом потеряй их – мне не было бы так больно, как сейчас, когда дорогой Господь Бог отнял у меня драгоценного моего возлюбленного, – и не только у меня, но и у целого мира [517] Цит. по: Brecht, Preservation of the Church , 377–78. .

В день смерти Лютера в кармане у него нашли клочок бумаги с такой записью:

Не сможет понять «Буколики» и «Георгики» Вергилия тот, кто сам лет пять не пробыл земледельцем или пастухом. Не поймет Цицероновы письма тот, кто не занимался двадцать лет судебными и государственными делами. Так пусть никто и не думает, что в силах ощутить вкус Священного Писания, если не управлял церквями и пророками хотя бы сто лет! Все это полно чудес: первое чудо – Иоанн Креститель, второе – Христос, третье – апостолы. «Не прикасайся к божественной “Энеиде” – лишь смиренно склонись перед ее следами!» [518] Строчка из стихотворения поэта Стация, посвященного «Энеиде» Вергилия. [519] LW, 54:476.

А под этим, отдельной строчкой – последние написанные слова Лютера, на смеси немецкого и латыни, странные, глубокие и трогающие душу: « Wir sind Pettler. Hoc est verum » [520] «Мы – нищие. Это истина». .

Не прошло и года после смерти Лютера, как император Карл V въехал верхом в виттенбергскую Замковую церковь и направил коня прямиком к источнику ереси – кафедре, с которой так часто проповедовал Лютер. Гордо взирал император со своего седла на могилу настырного немца, чье наследие теперь лежало в руинах. Всего месяц назад, в апреле 1547 года, император покончил наконец с прочими своими войнами, всей своей мощью обрушился на Шмалькальденскую Лигу – и наконец-то вернул заблудших протестантов на путь истины. Вместе со своим братом, эрцгерцогом Фердинандом, в битве при Мюльберге он наголову разбил Иоганна Фридриха Саксонского и Филиппа Гессенского. Протестантской Германии не было больше ни на одной карте. Оба вождя были схвачены и заключены в темницу, а протестантская революция, казалось, подошла к концу. Теперь, глядя на могилу, где покоились бренные останки Лютера, Карл размышлял, не стоит ли извлечь труп противника и сжечь его хотя бы посмертно, как подобает поступать с еретиками? Самая достоверная легенда рассказывает, что именно этого требовали разгоряченные насилием испанские солдаты, – но Габсбург, благородный и здравомыслящий, отвечал: «Я не воюю с мертвыми!» Так император оставил архиеретика лежать там, где покоятся его кости и по сей день – развернул коня, выехал из-под каменных сводов огромного здания и покинул мятежный Виттенберг, чтобы никогда больше туда не возвращаться.

Верно, силы императора победили в Шмалькальденской войне и опустошили значительную часть Саксонии; однако к 1547 году идеи Лютера слишком широко распространились и слишком глубоко укоренились в сердцах, чтобы Реформацию можно было убить одним военным поражением. Быть может, этого хватило бы десять или двадцать лет назад – но не сейчас. Началось сопротивление – и в 1555 году император вынужден был признать за протестантскими территориями право оставаться протестантами. Он сдался – подписал Аугсбургский мир, формально дарующий этим землям особый статус, а на следующий год отрекся от престола. С единой католической Европой было покончено.

Из-за Шмалькальденской войны и последующих войн Кати и ее детям дважды приходилось бежать из Виттенберга. Когда они вернулись, Черная Обитель и другое их достояние по большей части лежали в руинах. Даже скот был разворован или просто вырезан. Покойный муж Кати отказывался брать плату за свои обширные труды – и в результате после смерти оставил семью практически без гроша, на милость курфюрста и прочих; а они оказались совсем не так добры к Кати, как надеялся ее муж. В 1552 году в Виттенберг снова вернулась чума, и «мать Реформации» вместе с младшими детьми бежала в Торгау. Однако у самых городских ворот телега ее опрокинулась и Кати упала в канаву, полную воды. Падение и купание в ледяной воде привели к болезни, от которой Кати уже не оправилась. Три месяца спустя, в возрасте пятидесяти трех лет, испустила она последний вздох и была похоронена в Торгау, где лежат ее останки и по сей день. Говорят, последние слова ее были: «Буду держаться за Христа, как репейник держится за плащ».

В 1564 году взрослые дети Мартина и Кати продали Черную Обитель обратно университету. Старший, Ганс, сделался юристом и со временем стал советником курфюрста. Мартин, как и его отец и тезка, пошел в богословы – однако пастором так и не стал и умер молодым, всего в тридцать три. Третий сын, Пауль, стал известным врачом. Мужская линия семьи пресеклась в 1759 году, однако потомки единственной выжившей дочери Лютера Маргариты, вышедшей замуж за дворянина, живы и по сей день. Так, с гордостью называл себя прямым потомком Мартина Лютера национальный герой Германии Пауль фон Гинденбург. Увы, этим ловко воспользовался Гитлер, поставив и Гинденбурга, и Лютера на службу собственным дьявольским целям – и более чего-либо иного запятнав лютерово наследие.

Рассматривая наследие Лютера, прежде всего невозможно не заметить, как поощрял он зарождающиеся демократические движения своего времени. Никто до него не выражал так ясно заботы и надежды трудящихся низов. Народные вожди прошлого жили до изобретения печатного станка – так что, если даже кто-то из них и владел таким же даром коммуникации, у него просто не было способа обращаться к массовой аудитории. Лютер обладал невиданным, почти невероятным слухом и чутьем, позволяющим общаться на равных с людьми из других слоев общества. Он писал прекрасным литературным слогом письма папам и императорам, обсуждал на латыни с Эразмом и прочими сложные богословские вопросы – и в то же время умел с несравненной простотой и ясностью обращаться к тем, кто и на родном немецком языке говорил с трудом. Благодаря этому дару он всегда на несколько шагов опережал своих оппонентов.