Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Лютер не открыл никаких по-настоящему новых идей. И Бога за этими идеями он тоже не открыл. Но он открыл их заново – и вытащил из-под спуда векового забвения. Чтобы увидеть, насколько эта новая мысль уходит во тьму веков, достаточно прочесть ветхозаветный рассказ о царе Соломоне и младенце.

В этой истории, безмерно древней, но до сих пор поражающей читателя, к великому и мудрому царю Соломону явились две женщины, спорящие из-за младенца – каждая называла себя его матерью. Выслушав обеих, царь предложил страшное решение. Разрежьте младенца пополам, сказал он, и пусть каждой женщине, называющей себя его матерью, достанется половина. Разумеется, этого не произошло – а то, что произошло, открывает неизреченную мудрость Соломона, ибо кто здесь настоящая мать младенца, стало ясно сразу. Одна женщина воскликнула: «Нет, не убивайте его, лучше отдайте ей! Я буду счастлива и тем, что он жив!» А другая вскричала: «Да, разрежьте младенца, пусть он никому не достанется!» Соломон, разумеется, понял: та, что готова отдать младенца, лишь бы он остался жив, – и есть его истинная мать. Эта необыкновенная история, которую стоит прочитать целиком, открывает нам в действии все тот же принцип, который открыл для мира Лютер. Мать, готовая отдать сына чужой женщине ради его блага, олицетворяет Бога и его любовь. Недостаточно просто быть правым – правы были и фарисеи; важна любовь и свобода.

И эта история, и труды Лютера много лет спустя ясно показывают: есть нечто глубже и важнее, чем просто победить или просто быть правым. Если я вынужден побеждать мечом – или любыми другими «силовыми приемами», – значит, победа моя пиррова и ничего не стоит. Нужно не просто побеждать, но побеждать правильно. Не просто отстаивать истину, но делать это так, чтобы чтить ее, а не оскорблять. Эта мысль открывает собой новую эпоху – по счастью, ту самую, в которой живем мы сейчас. Государство по-прежнему защищает своих граждан и наказывает преступников, используя силу; однако в его обязанности больше не входит «насаждать» истину, нравственность или какую-либо религию. Этого оно больше и не может, и не должно делать.

Однако когда Лютер одержал верх – и в богословском смысле, и в смысле поддержки государственной власти, – как сам он начал разбираться с несогласными? Мы уже видели, что одной ногой Лютер все еще стоял в средневековом мире. В 1543 году, составляя трактат о евреях, он вовсе не отстаивал право иудеев жить свободно в соответствии со своими неверными (по его представлениям) взглядами. Напротив: он очень боялся, что они убедят христиан в своей правоте и, не желая иметь дело с последствиями этого, предлагал подавить разногласие силой – сделать с иудеями то самое, что с ним самим пытался сделать Рим.

Однако готовность терпеть разногласия – истинная суть свободы и любви, – словно закваска Иисусова, уже начала свою работу в тесте западной цивилизации и не могла остановиться, хоть бы и сам Лютер на склоне лет пытался ее остановить. Практически в одиночку бросил Лютер эту закваску в квашню истории – и начал брожение, на которое не могли повлиять уже никакие, даже самые прискорбные его грехи.

В прошлом мы жили в мире, где власть и право были одно, где истина обитала на острие меча. Точнее сказать, ни правды, ни права там не было вовсе: все затмевала голая сила. Христианская Церковь была синонимом Церкви Католической – и, совсем как турки, как Османский халифат, эта Церковь насаждала свою истину огнем и мечом. Ныне в то, что власть и истина едины, что можно навязать свою веру пытками и казнями, верят радикальные исламисты; в то время такими же «исламистами» были католики. Но сейчас мы живем в мире, где, даже если кто-то начнет творить подобное, множество голосов возвысится против него и твердо заявит, что так нельзя. Мы живем в мире, где, даже будучи правым и зная, что ты прав, ты так же твердо знаешь: навязывать силой свои правые взгляды ничем не лучше, чем иметь неправые. Это истинная революция – прародительница всех прочих революций.

Итак, несмотря на прискорбные противоречия и падения самого Лютера, едва он заметил несогласие между Библией и Римом и принял в этом споре сторону Библии, – на свет явилась современная идея свободы.

Что из этого вышло? Одним словом: все. Прежде всего многообразие Церквей. Реформация распространилась из Германии и в Англию, и во многие другие страны. Однако в новых протестантских Церквях, в свою очередь, возникали разногласия. Из разногласий повсюду рождались новые Церкви – не без столкновений и, увы, не без кровопролития. Но явилась надежда: птица свободы, высиженная Лютером, расправила крылья и отправилась в полет.

В 1644 году, в разгар Гражданской войны в Англии, Джон Мильтон опубликовал свою «Ареопагитику» – эпохальный труд, пламенно защищающий свободу слова. В 1689 году в Англии было принято решение о веротерпимости – готовности терпеть и другие Церкви, кроме государственной Англиканской. В первые годы того же столетия король английский Яков I преследовал религиозных диссидентов, которых мы теперь называем «отцами-пилигримами». Укрепляясь верою, они бежали сперва в Голландию, а затем на прославленном своем корабле через Атлантику, в нынешний штат Массачусетс. За ними последовал Джон Уинтроп, и возникло то, что позже было названо английскими колониями в Америке. Увы, и для первых американских поселенцев религиозная терпимость не была безусловным правилом – печальные истории Энн Хатчинсон и Роджера Уильямса тому свидетельства.

Однако именно в американских колониях, отчасти потому, что здесь нашли приют приверженцы различных вер, терпимость к чужим взглядам скоро стала важным и всеобщим принципом. Во время Великого пробуждения XVIII века Джордж Уайтфилд вдоль и поперек обошел тринадцать американских колоний, проповедуя Благую Весть – так, что ко времени смерти его в 1770 году не менее 80 процентов американцев хотя бы раз лично слышали его проповедь. Проповедовал он своего рода экуменическое христианство: в основе его лежала глубоко лютеранская мысль, что совесть и верность Богу стоят превыше верности любой Церкви или государству. Из этого следовало: тем, кто творит насилие против учения Иисуса, подчиняться не следует. Эта мысль сыграла огромную роль в движении американских колонистов к самоуправлению. Когда Англия попыталась подавить их брожение силой – как когда-то Рим пытался подавить Лютера, – они «проголосовали ногами» и взбунтовались против далекой метрополии, как Лютер взбунтовался против Матери-Церкви.

Новая нация, созданная в 1776 году, запечатлела идею религиозной свободы в основном своем законе: каждый гражданин, объявила она, свободен следовать своей совести и своей религии. Вот еще одна важнейшая веха развития в истории лютерова наследия. Правительству новой страны было специально и официально запрещено устанавливать по всей стране или в каком-либо штате «государственную» религию; оно призвано было довериться свободному рынку идей, регулируемому демократическим народным правительством, – и пусть люди сами выбирают для себя лучшее. Так произошло так называемое отделение Церкви от государства, позволившее расцвести свободному рынку идей.