Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Важнее всего для нас в этом диспуте следующее: на дебатах Лютер свободно говорил то, что, быть может, не решился бы сказать в иной обстановке. Здесь он чувствовал необходимость отбить все возражения и победить – и поэтому пускался в такие области, которые не стал бы затрагивать, будь у него выбор. Именно здесь, в пылу битвы, выдвинул он несколько новых и поразительных богословских позиций, от которых в дальнейшем уже не отступал. Так, он решительно заявил, что Библия по авторитетности стоит выше Церкви (так называемая идея Sola Scriptura ). Высмеял учение о чистилище, заявив, что в Библии ни о чем подобном не говорится. Два года назад, когда в своих «Девяноста пяти тезисах» Лютер впервые высказался об индульгенциях, никто – включая его самого – и представить не мог, что со временем он займет столь провокационные и опасные позиции. Он, можно сказать, вынужден был обнажать все больше и больше сомнительных сторон церковного учения – и, как верный сын Церкви, понимал и чувствовал, что, говоря вслух горькую правду, оказывает Святой Церкви большую услугу. Он был уверен, что к этому его побуждает сам Бог. Но как объяснить это церковным вождям? Найдется ли в Риме хоть один человек, у которого достанет духу принять слова Лютера всерьез и ради блага всей Церкви последовать за ним нехожеными тропами назад, к истине?

После дебатов Лютер получил письмо от нескольких учеников Гуса. Они приветствовали его усилия и восхваляли, называя «саксонским Гусом» – честь и именование, без которых Лютер вполне мог бы обойтись. К письму прилагались подарки: несколько ножей искусной работы и книжица, где объяснялись взгляды Гуса. Ответ Лютера звучал с предсказуемой осторожностью. Попасться на общении с ревностными последователями известного еретика – последнее, что было ему сейчас нужно. Свой ответ Лютер продиктовал Меланхтону и вложил во второе письмо, адресованное курьеру – чтобы, перехватив письмо, нельзя было вычислить автора. Однако, открыв наконец книжечку с изложением веры Гуса, Лютер был поражен до глубины души. Основная мысль ее состояла в том, что глава Церкви – один Христос, и папа не вправе занимать Его место. Далее Гус писал: от своих слов он не отречется, пока обвинители не покажут ясно от Писания, в чем он ошибается. И за это Гуса осудили и сожгли на костре! Лютера это как громом поразило. «Оказывается, все мы гуситы и сами того не ведаем!» – воскликнул он [181] Часто рассказывают, что, запалив костер, на котором должен был сгореть Ян Гус, палач воскликнул: «Ну, теперь поджарим гуся!» (Фамилия Гуса по-чешски означает «гусь»). На это Гус ответил: «Пусть так – но через сто лет явится лебедь, которого вы не сможете ни сварить, ни поджарить!» Позднее это пророчество широко применялось к Лютеру, которого часто изображают в виде лебедя. [182] LW, 48:153. .

Мысль, что папа занял место Христа, – притом что, по убеждению Лютера, никто, кроме Христа, не может быть истинным главой Церкви, – побудила Лютера начать называть папу антихристом. Ведь быть антихристом и значит занимать место, которое может занимать один лишь Христос. Все более и более привыкал Лютер таким образом смотреть на папство – и все менее и менее стеснялся об этом говорить. Но не только в этом отношении тон его стал суровее и резче. После дебатов многие гуманисты, как, например, Мосселанус, глубоко впечатленные выступлением Лютера и его аргументацией, начали говорить и писать в его пользу, и часто – без того смирения перед Церковью и папой, которое проявлял сам Лютер. Те же, кто занял сторону Эка, разумеется, отвечали им резкой полемикой. После Лейпцига великие вопросы, обсуждаемые на этих дебатах, перешагнули обычные богословские границы и сделались всеобщим достоянием.

Однако сами Лютер и Эк продолжали спор своим чередом. После диспута оба опубликовали свои отчеты о происшедшем – и каждый постарался выставить себя победителем. Из-за агрессивного и откровенно манипулятивного стиля полемики, а также из-за нападок на Эразма репутация Эка немедленно пострадала, а Лютера – возросла. Например, один из будущих соработников Лютера, Юстус Йонас, перешел на его сторону после того, что увидел и услышал на Лейпцигском диспуте. Он был десятью годами моложе Лютера, блестяще знал греческий и латынь и только что стал ректором Эрфуртского университета. Лейпцигские дебаты изменили для него все: в дальнейшем он стал одним из ближайших друзей и союзников Лютера. Однако Эразм, узнав, что Йонас перешел на его сторону, был опечален и писал ему:

Ты спросишь меня, дражайший Йонас, зачем разразился я этой долгой жалобой теперь, когда дело уже решено. Вот почему: хоть все это зашло куда дальше, чем следовало бы, – надлежит нам не оставлять бдительности и по мере сил искать возможности усмирить эту ужасную бурю… Если и есть в людях, правящих человеческими делами, нечто такое, что нам не по душе, – по моему разумению, нам следует оставить их на усмотрение Господа и Владыки. Если приказы их справедливы, разумно им повиноваться; если несправедливы – долг доброго человека в том, чтобы терпеть, дабы не вышло худшего. Пусть наше поколение и не может вынести Христа во всей Его полноте – по крайней мере будем Его проповедовать, сколько можем [183] Desiderius Erasmus, The Correspondence of Erasmus: Letter 1122–1251, 1520–1521 (Toronto: University of Toronto Press, 1974), 8:210. .

Как видим, Эразм был реформатором совсем иного склада, не похожим на Лютера; поэтому их пути и разошлись.

После диспута Эк нанес визит Фридриху, чтобы сообщить ему, что не остановится в своих попытках положить конец опасной карьере Лютера-еретика. Он сказал, что отправляется в Рим и подаст там доклад против Лютера. И действительно, с этих пор и до самой смерти Лютера Эк оставался его злейшим непоколебимым врагом. Герцог Георг после дебатов также стал убежденным противником Лютера – и таким и оставался вплоть до собственной смерти в 1539 году.

По окончании диспута Георг пришел в ярость от того, что богословы Эрфуртского университета отказались вынести о нем свое суждение. Причины их отказа не вполне ясны. Они указывали на некоторые формальные препятствия – но на деле, возможно, просто не хотели выступать против Лютера, опасаясь, что за это придется заплатить, и предпочли остаться в стороне. Георг лично встречался с ними и пытался принудить вынести решение, но ничего не добился. Обратился он и к парижским богословам – но те, к его удивлению, прежде чем выносить решение, предъявили внушительный счет. Они назначили комиссию из двадцати четырех человек, и каждому предлагалось выплатить по тридцать золотых крон, а также выдать по печатному экземпляру протокола дебатов – что, в силу их продолжительности, также было весьма недешево. Георг решил, что такой наглости потакать нельзя, платить отказался – и не получил ответа.