Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Случались в городе в этот период и эпизоды насилия. Так, 8 октября в Виттенберг прибыла группа монахов из монастыря святого Антония в Лихтенберге: как было у них заведено, пришли просить милостыню. Но на этот раз в городе их встретила непривычная атмосфера – определенно враждебная к нищенствующему ордену. Рассказывали даже, что студенты забросали их камнями и комьями земли.

Лютер был рад, что реформы движутся вперед; однако то, как они движутся, порой его огорчало. Чаще всего все менялось слишком быстро, однако в одном отношении не менялось вовсе. До Лютера дошла весть, что архиепископ Альбрехт Майнцский, тот самый, что, злоупотребляя индульгенциями, стал в 1517 году невольным двигателем Реформации, снова нуждается в деньгах и пытается выйти из положения, рекламируя свое обширное собрание реликвий – и предлагая индульгенции в обмен на их посещение, разумеется, не бесплатное. Узнав об этом, Лютер вскипел от ярости.

На рекламу своей коллекции Альбрехт не пожалел никаких денег. Гравированный портрет архиепископа для роскошно изданного каталога реликвий писал сам Дюрер. А список святынь своей пестротой и беззастенчивостью превосходил все, что мы читали до сих пор. Были здесь и два кувшина вина со свадьбы в Кане Галилейской, и два фиала грудного молока Девы Марии, и манна [295] Из Библии известно, что манну можно было хранить лишь один день, дальше она гнила и покрывалась червями. Интересно было бы узнать, как сохранилась она на тридцать пять веков! , которой питался Моисей в пустыне, и палец апостола Фомы [296] Как пояснял каталог – не просто какой-то там палец, а тот самый, которым Фома разрешил свои нечестивые сомнения, вложив его в рану на боку воскресшего Иисуса! , и перст Иоанна Крестителя, которым он указал на Иисуса, пришедшего креститься в Иордане, и еще один большой палец святой Анны [297] Видимо, парный к большому пальцу святой Анны в Виттенберге. , и новые веточки с Неопалимой Купины, и множество частей тела двенадцати апостолов (от одного Петра – общим числом сорок три), и девять шипов из тернового венца Христова [298] Один из них, как рассказывали, на глазах у множества свидетелей чудесным образом отделился от восьми своих неподвижных собратьев. , и пресуществленная частица Тела Христова, и, наконец, щепотка той самой земли, из которой был сотворен Адам [299] О том, почему земля, из которой он был создан, не стала частью его тела, а осталась землей, история умалчивает. .

Гнев Лютера на эскападу Альбрехта не знал себе равных. 1 декабря, подобно бородатому тюрингскому Зевсу с вершины Олимпа, из-за крепостных стен Вартбурга Лютер метнул в архиепископа эпистолярную молнию. В письме, обращаясь к заблудшему архиепископу, он сообщал, что жив – и не просто жив, а намерен с еще большим жаром, чем прежде, преследовать подобные извращения:

Быть может, ты думаешь, что я вышел из строя; но я сделаю то, чего требует христианская любовь, даже если на пути моем встанут врата ада – не говоря уж о невежественных папах, кардиналах и епископах. Молю тебя, покажи, что ты епископ, а не волк. Ныне всем ясно, что индульгенции – ложь и чушь. Взгляни, что за пожар разгорелся из одной презренной искры – пожар, подпаливший одеяния и самому папе. Жив Бог – Бог, поразивший четырех императоров, Бог, сокрушавший кедры ливанские и смирявший гордых фараонов; сможет он воспротивиться и кардиналу Майнца.

Не думай, что Лютер мертв. Я покажу тебе, чем епископ отличается от волка. Я требую немедленного ответа. Если ты не ответишь через две недели, я выпущу против тебя трактат [300] Bainton, Here I Stand , 195. .

С тем же успехом он мог бы сказать: «Тогда я сам приеду и разберусь…» В самом деле, благодаря этому и другим событиям Лютер все сильнее ощущал, что должен, если возможно, хоть на время вырваться из Вартбурга, показать своим друзьям, что с ним все в порядке, и собственными глазами взглянуть на то, что творится у него в Виттенберге.

Итак, в декабре рыцарь, известный как «юнкер Георг», решил спуститься с Вартбургских высот в долины, к простым верующим, тщательно скрывая, что он – не кто иной, как прославленный еретик, монах по имени Мартин Лютер. От Виттенберга Вартбург отделяло почти 150 миль; однако, играя роль рыцаря, Лютер не обязан был более трястись в медленной и неудобной карете – теперь он путешествовал верхом на лошади, в сопровождении слуги. В сером рыцарском плаще, в шляпе поверх красного берета, несся этот бородатый дух времени по холмам и долам, никем не примеченный, никем не узнанный. Известно, что в Лейпциге он остановился в гостинице Иоганна Вагнера, а на следующий день въехал в ворота Виттенберга – города, который покинул восемь месяцев назад, 3 апреля, направляясь в Вормс.

Как раз за день до появления Лютера досада виттенбержцев на упорное нежелание клириков принимать реформы перелилась через край. Ранним утром студенты и с ними городской люд встали стеной у дверей городского собора и не дали верующим пройти на мессу. Нескольким священникам все же удалось проникнуть в собор; но, когда они запели «Величит душа моя…», в них полетели камни, а затем толпа окружила их и вырвала из рук молитвенники. На следующий день на стенах францисканской обители появились плакаты с карикатурами; чуть позже бунтовщики явились в обитель, начали оскорблять братьев и даже ворвались в часовню и разломали деревянный алтарь.

Лютер надеялся, что его визит в Виттенберг будет недолгим и сугубо тайным. Остановился он не в августинской обители, а в доме у своего друга Николаса фон Амсдорфа [301] Возможно, какое-то время он также жил у Меланхтона. . О том, что он в городе, знали очень немногие. Много времени провел с ним Меланхтон. Очевидно, кому-то пришла в голову мысль, что, раз уж он здесь, имеет смысл Кранаху написать портрет такого Лютера – бородатого и в дублете. Но и сам Кранах поначалу не знал, кого ему придется писать. Созданные им портрет и гравюра, ясно показывающие, каким был Лютер в тот период, дошли до нашего времени. В это же время, как говорят, Меланхтон предложил Лютеру оставшееся время в Вартбурге посвятить переводу на немецкий язык Нового Завета.

То, что увидел Лютер в Виттенберге, не особенно его смутило и совсем не расстроило. Еще в ходе путешествия из Вартбурга он видел, что простой народ повсюду возбужден надвигающимися переменами, так что известия о насильственных выходках не слишком его встревожили. Одна из таких выходок произошла во время его пребывания в Виттенберге: сорок студентов и горожан прошли по городу толпой, вооруженные короткими мечами, оскорбляя монахов и угрожая разгромить францисканскую обитель. Однако Лютер верил, что в конечном счете все устаканится. Быть может, он был поражен и обрадован, собственными глазами увидев, как его мечта – пусть и не без некоторых заминок и треволнений – становится явью. В любом случае он обещал друзьям, что немедленно по возвращении в Вартбург выпустит строгое увещевание против насилия. Из его уст такое увещевание должно было иметь успех. Но в целом, по мнению Лютера, все шло очень неплохо. Так что он решил вернуться в Вартбург, остаться там до Пасхи и посвятить это время переводу Нового Завета.