Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Затем Габриэль Цвиллинг начал произносить очень критические проповеди о монашестве и призвал своих собратьев из обители августинцев снимать сутаны. 12 ноября его призывам последовали не менее 13 монахов. К концу месяца ушли из монастыря еще 15. Это был настоящий переворот – и аббат монастыря Конрад Хельт, очень расстроенный, написал Фридриху, прося его о помощи. Лютер в письме к Спалатину писал, что испытывает по поводу этого массового исхода тревогу, аналогичную тревоге из-за неумелой экзегезы Карлштадта в вопросах брака и безбрачия. Он хочет быть уверен, что монахи, снявшие с себя обеты, впоследствии в этом не раскаются. В том и в другом случае Лютер предстает перед нами как вдумчивый и заботливый пастырь. Люди и их состояние для него важнее своей богословской правоты. Поэтому Лютер решил написать на эту тему, надеясь своим трудом снять тот ущерб, что мог быть нанесен «заместителями» в его отсутствие. Написанный им трактат назывался «Суждение Мартина Лютера о монашеских обетах». Трактату Лютер предпослал обширное предисловие, написанное в форме письма к отцу – и в нем фактически просил у отца прощения за монашеские обеты, необдуманно принятые им шестнадцать лет назад. И сам трактат, и само предисловие были написаны по-латыни – так что отец Лютера, не читавший по-латыни, скорее всего, о них даже не знал. Однако в этом предисловии перед нами раскрывается трогательная картина любви Лютера к отцу и его сожаления о давнем опрометчивом решении.

Дальше Цвиллинг перешел к вопросу о частных мессах: 6 октября заявил, что служить их более не будет, и объявил виттенбержцам, что они не обязаны ходить на такие мессы, где хлеб и вино не предлагаются всем. Лютер и сам писал, что частные мессы – идея не библейская, хотя бы потому, что Евхаристия в Новом Завете именуется греческим словом synaxis, означающим «собрание». Более того, сам этот обычай возник не ранее VII века. И все же характерно, что воплощение этой идеи в жизнь также произошло в отсутствии Лютера. Кроме того, виттенбержцы включили в мессу немецкий язык – начали произносить по-немецки те слова, что произнес Иисус, устанавливая причастие на Тайной Вечере. « Hoc est corpus meum » превратилось в « Das ist mein Körper » («Сие есть Тело Мое»). В кульминации мессы, в самый важный и святой ее миг слышать немецкую речь – для прихожан это было ново и удивительно и многих, возможно, даже шокировало; однако виттенбергские вожди рвались вперед по пути реформ, и Меланхтон, по-видимому, не считал себя вправе их останавливать.

Проблема Виттенберга состояла отчасти в том, что хоть Лютер и оставил Меланхтона своим «заместителем» на время отсутствия – четкого лидера и четкого согласия там не было. На роль вождя движения Меланхтон попросту не годился. Часто возникали споры и несогласия, в основном потому, что реформы продвигались слишком быстро и многие верующие оказывались не готовы к таким радикальным переменам. В отсутствие лидера вмешаться пришлось Фридриху. Он сурово приказал виттенбергским вождям оставить разногласия и все вопросы решать сообща и назначил комитет – в составе Меланхтона, Йонаса, Карлштадта, Шурффа и одного из своих советников – для оценки деятельности Цвиллинга.

Лютер все еще считал, что за происходящее в городе отвечает Меланхтон, и в знаменитом августовском письме призывал его руководить, не боясь ошибок, не боясь даже согрешить. Он писал:

Будь грешником и греши смело, но еще смелее верь во Христа и радуйся Христу, ибо Он – победитель греха, смерти и мира. Пока мы здесь [в этом мире], не грешить мы не можем. Жизнь наша – не то место, где обитает праведность; однако, по слову Петра, ждем мы нового неба и новой земли, где праведности найдется место. Сейчас же довольно того, что изобилием славы Божьей мы пришли к познанию Агнца, взявшего на себя грех мира. Никакой грех не отделит нас от Ангца, даже если бы мы совершали убийство и блудодеяние по тысяче раз на дню. Не думаешь же ты, что слишком мала цена, уплаченная Агнцем во искупление наших грехов? [293] Там же, 282.

Лютер не говорит здесь, как утверждают иные толкователи, что следует грешить сознательно, – лишь то, что необходимо оставить боязнь согрешить, поскольку жить на земле и не грешить в конечном счете невозможно. Необходимо понять: во всем, что делаем, мы, без сомнения, грешим, ибо мы грешники – однако, если верим в Христа, уже победившего грех и заплатившего за наши грехи на кресте, мы искуплены. Лютер надеялся, что Меланхтон оставит мелочные сомнения и опасения, свойственные книжнику, и станет лидером – пусть не безупречным, но решительным; но надежды его, очевидно, были тщетны. В эти месяцы Меланхтон подпал под сильнейшее влияние проповедей Цвиллинга – по всем отзывам, столь ярких и вдохновенных, что Цвиллинга называли «вторым Лютером», – и все яснее становилось, что иного выхода нет: Лютеру необходимо приехать и своими глазами посмотреть на то, что творится в Виттенберге.

Еще в сентябре Лютер попытался сделать Меланхтона главным виттенбергским проповедником. Он понимал: если проповедовать будет кто-то другой, ситуация может выйти из-под контроля – и в этом, несомненно, был прав. Проповедовал Меланхтон блестяще, а мысль, что нельзя произносить проповеди, не будучи рукоположенным, больше не имела смысла. Это было богословски неверно – а значит, не существовало ни единой причины, по которой Меланхтон не мог бы занять проповедническую кафедру и повести утлую лодочку Виттенберга по бурному морю реформ. В письме к Спалатину Лютер так объяснял свое намерение:

Ибо, если мы нарушили все законы человеческие и сбросили с себя всякое ярмо, какое дело нам до того, что Филипп не пострижен и не рукоположен, но женат? Несмотря на это, он воистину священник и исполняет священнические труды: разве не дело священника – учить слову Божьему? И сам Христос ведь не был священником, однако учил то в синагогах, то на корабле, то на морском берегу, то в горах… Итак, поскольку Филипп призван Богом и исполняет служение слова, чего никто отрицать не может, – что нам с того, что он не призван этими тиранами?.. Пусть Христос восполнит мое отсутствие и молчание проповедью и голосом Меланхтона, к посрамлению сатаны и апостолов его [294] Там же, 308–9. .

Лютер надеялся, что, если Кранах и Христиан Деринг обратятся с этой просьбой к городскому совету, Меланхтона поставят в проповедники. Поскольку он не священник, это поддержит идею «священничества всех верующих». Однако к такому повороту городской совет был пока не готов и в просьбе отказал. Важнейшую роль городского проповедника в отсутствие Лютера исполнял Цвиллинг, а затем Карлштадт – и в результате произошло многое из того, чего Лютер надеялся избежать. Пока он не смог вернуться в город насовсем, исправить ошибки и разобрать недоумения, – реформы в Виттенберге двигались через пень-колоду.