Дмитрий Овсянников - Осколки Сампо [litres]

– Нам этого не нужно. Ни мне, ни моим друзьям.

– Не нужно! Ты говоришь, не нужно! – обыкновенно бесстрастный, похъёланин вдруг разгорячился. Он встал и быстро заходил по горнице, отчего по стенам при дрожащем свете очага заметалась уродливая лохматая тень – не то человеческая, не то волчья. Леуку в руке военачальника описывал сверкающие круги. – В жизни мужчины всегда есть место подвигу, если он не трус и не лентяй! Я смотрел на вас, чужеземцы, так вам же не о чем говорить в кругу достойных людей, не о чем рассказывать! Ты за всю жизнь убил хоть одного человека? Случалось тебе забирать чужую силу? Я в твои годы возглавил дружину, мы поили мечи кровью норвежцев, да не здесь, а у них дома! И славы, и богатства добыли столько, что до сих пор вспоминают!

– Я видел ваши подвиги, – Антеро держался холодно. – От тех подвигов никто не желает с вами не то что дружбы – даже близкого соседства.

– Боятся – значит, уважают! – ухмыльнулся Варкас.

– Нет. О вас и не знает никто как следует. А уважать твой народ не за что. За то ли, что распугали от своих рубежей всех купцов и странников? Или за то, что разоряете лопарей, которые супротив вас беззащитны, а уйти подальше не могут – там земля кончается? Давеча один здешний мальчишка похвалялся обновкой, которую старшие принесли ему из Лаппи – они даже кровь от нее отстирать не потрудились!

– Лопари живут затем, чтобы их разорять! – похъёланин дернул серым усом, из-под которого блеснул длинный клык. – Они созданы, чтобы растить для нас вкусную оленину и добывать в лесах меха, которые мы затем отнимем!

– Могли бы торговать и жить в мире.

– Ещё чего! Лопари слабы. Их удел – быть нашей дичью, добычей сильных и смелых! Покорить их было бы слишком хлопотно – невольников пришлось бы кормить и стеречь, а так – пасутся сами! И никуда из тундры не денутся. Мы ведь забавляемся, выходя на охоту за ними! Наши юноши мужают на такой охоте, становятся доблестными воителями. Дело нелёгкое, но весёлое! Мы подстерегаем их в то время, когда они кочуют с места на место. Ночью ватага подбирается к стойбищу с подветренной стороны, чтобы не учуяли собаки. Самые сильные воины набрасывают арканы на верхушки кувакс [44] Кувакса – переносное жилище саамов, напоминающее чум. Использовалось во время перекочёвок. и дружным рывком валят их. И докалывают копьями, секут мечами всё, что шевелится внутри и лезет наружу! А тем временем прочие воины уводят оленье стадо.

– Воры и убийцы беспомощных людей!

– Зваться людьми лопари недостойны – слишком дикие. А забрать у них то, что нам пригодится, не зазорно. Настоящие люди – мы, народ героев! Мы единственные хозяева в этих краях и берём в них все, что хотим!

– А вы сами-то не дикие? При вашем житье?

– Мы отважны! – Варкас говорил горячо, не обращая внимания на собеседника. – В жизни всегда должна быть страсть, жажда лучшего! Неукротимая страсть на каждый день, на каждый миг! Мы берём пример с викингов, мы учимся у них. Они сильные, хотя и чужие. Как становятся викингами, ты знаешь?

– Знаю. По-разному. Кто-то желает странствовать, кого-то гонит нужда, иных – природная злость. У каждого своё и у всех – все вместе.

– Так вот, викинг – не руотси и не норья. Викинг – мужчина. А мужчина – тот, кто видит то, что ему нравится, и мгновенно зажигается жаждой этого. Он говорит себе: «Хочу! Отниму! Куплю!».

– «Создам», – подсказал Антеро, однако Варкас пропустил его слова мимо ушей и продолжал:

– Их видно с детства. Иной младенец сидит, молчит и глазами хлопает – ждёт, что дальше. А другой вот, – похъёланин замахал руками и тоненько завизжал; беспокойное дитя в его изображении смотрелось мерзко. – Другой проявляет свою страсть. Требует лучшего. Вот будущий викинг, стяжатель, настоящий мужчина.

– Я видел, как викинги истязают пленных. Вырубают мечами рёбра из спин живых людей. Хвастаются, если получается с одного удара. У них это называется «красный ворон».

– Славное особое умение! Это красит мужчину! – ощерился Варкас. Разговор о зверствах явно веселил его. – Или вот викинг с девицами. Что делает финн, если она ему приглянулась?

– Подойдёт к ней, споёт песню или заведёт разговор для начала, как положено. Если девушка в конце концов не ответит взаимностью – оставит её. Насильно мил не будешь.

– Вот! Так возьмет и оставит! Потому что слабый. А викинг будет добиваться ее, и добьётся! Так и этак зайдёт, и золото под ноги бросит, и за меч схватится, а только будет она его, если он так решил! Потому что викинг всегда получает всё, чего ему хочется. Придёт время, когда викинги завладеют всем севером и всем миром!

– Вот этого допустить и не хочу, – Антеро наконец-то сумел прервать поток речей похъёланина. Отвращение к нему росло у рунопевца с каждым словом. – Я верю, что для этого пригодилась бы волшебная мельница Сампо. Я пытался донести это до эманты Лоухи. Если обратить её на пользу всем народам Суоми и Карьялы…

– Ничего не получится! – небрежно бросил Варкас в ответ.

– Я даже знаю, почему, – сказал Антеро. – Потому что никакого Сампо у вас в Похъёле нет. Пёстрая крышка, если верить рунам – неиссякаемый источник счастья. А в твоём краю, северянин, счастьем и не пахнет. Приходилось мне в жизни странствовать от родных мест до земель данов, бывал я и у венедов, и у руотси, и у норья, даже здесь я не впервые, хотя вряд ли кто меня вспомнит. И нигде не встречал я более несчастного народа, чем твои сородичи. Вы же друг друга пожрать готовы от злобы да зависти! Так ли жить хозяевам волшебной мельницы Сампо?

Варкас выслушал молча, затем скривил тонкие губы в презрительную ухмылку:

– Прежде добудьте Лося Хийси, – как-то странно проговорил он. – Не забудь, сувантолайнен, завтра вы уйдёте в сторону полуночи! – после чего распахнул дверь и растворился в рябой мгле дождя со снегом.

Непогода разыгралась не на шутку. Даже дым очага – и тот выходил наружу нехотя, задерживаясь у стропил возле дыры дымохода. Там, за бревенчатыми стенами, простирался враждебный край. В селении беспокойно спал хищный народ Лоухи, дальше заунывно скрипели и стонали под ветром непролазные дебри – обиталище волков да росомах, да злых духов, да косматых, мало похожих на людей, меньших хийси. Сейчас огонь в очаге казался единственным светом в этой холодной и неуютной земле.

Антеро сидел у очага, ворочал угли и смотрел на захлопнувшуюся дверь.

– Будь им пусто, этим похъёланам! – в сердцах произнёс он, обращаясь сам к себе. – А ведь так оно, пожалуй, и есть. Нет в Похъёле волшебной мельницы.

– Если и есть какая, – присел рядом Кауко, – то разве что та самая Кипумюллю [45] Kipumylly – Мельница боли ( фин. ). , о которой давеча пел здешний сказитель.