Карен Мейтленд - Соколы огня и льда

— Куда ехать? Нельзя же уйти просто так. Это мой дом. Как же все мои вещи, мебель, бельё и посуда? Недели не хватит, чтобы собраться. Кроме того, они обязательно скоро поймут, что это ошибка, и отпустят отца.

— Мама! Ты слышала хоть слово из того, что я говорила? Они не собираются его отпускать. Они намерены убить его, убить всех нас, если я не представлю им пару белых соколов в обмен на наши жизни.

— И как ты собираешься это сделать? Думаешь, у нас хватит денег купить таких птиц?

— Придётся добывать диких.

Мать фыркнула. Она привыкла презирать работу отца, так что даже теперь на её лице отражалось презрение.

— Знаю, вы с отцом считаете меня глупой, я же ничего не понимаю в его драгоценных птицах. И вам это нравится, верно? Все эти ваши перешёптывания за моей спиной, и смех, и вы всегда разговаривали без меня. Но невозможно пробыть в браке с таким, как твой отец, и ничего не узнать. Мне известно, что эти соколы водятся только в северных землях. Они не мигрируют. Не летают в тёплые страны. Так что, ты не можешь поставить на них силки и взять птенцов из гнезда — просто потому, что это птицы не из Португалии.

— Тогда придётся ехать туда, где их можно поймать, — крикнула я.

И как только эти слова сорвались с моих губ, я вдруг поняла, что именно так и должна поступить. Другого способа нет.

— Не говори ерунды, — начала мать. — Даже если бы ты была сыном, о котором всегда мечтал твой драгоценный отец, это было бы невозможно, а ты всего лишь...

Я не желала слышать окончание её речи. Я не сын. И не дочь своей матери. Я не Старая христианка. По-правде говоря, я больше не знала, кто я.

В памяти вдруг всплыла картина — плачущая молоденькая девушка-марран, которая прижимает к груди коробку с костями, а они заставляют поставить её на костёр и смотреть, как коробка горит. В тот момент я точно знала одно — я не стану той девушкой. Я не буду стоять и смотреть, как пламя костра подбирается к моему отцу, как к Хорхе.

Я ухватила край бельевого шкафа и изо всех сил потянула, отодвигая от стены. Отец сказал, под качающейся половицей.

— Что ты делаешь? — возмутилась мать.

— Единственное, что могу — собираюсь на север, чтобы украсть пару соколов.

Белем, Португалия

Рикардо

Слеток — сокол, пойманный во время миграции.

— Посторонись, тупое помойное ведро. Думаешь, мне больше делать нечего?

Человек с огромным тюком на плечах протопал мимо, едва не столкнув меня в вонючую воду у пристани. Я обернулся, чтобы дать сдачи, но сразу увидел, что этот скот куда выше меня и здоровый как слоновий зад. Я сделал вывод, что, пожалуй, не стоит обучать его хорошим манерам — всё равно не поймёт ни слова.

По набережной было просто не пройти. Если не приходилось огибать причальные канаты и сходни, тебя толкало стадо неуклюжих, потных и вонючих крестьян, спешащих туда-сюда с ящиками, бочонками и тюками товара. По улице шли мавританские рабы, балансируя на головах длинными досками. Девушки сновали взад-вперёд с корзинами серебрящейся рыбы, грузчики, тяжело дыша, перебрасывали друг другу мешки через узкую полоску воды между берегом и кораблём, как дельфин, подбрасывающий рыбу. Пришлось замедлять шаг, как стреноженному мулу, но меня всё равно толкали со всех сторон, как мячик в куче дерущихся мальчишек.

Однако в дом доньи Лусии не стоило приходить чересчур рано. Она может решить, что я слишком хочу заполучить её деньги, и хуже того, что мне больше и делать нечего. Ведь предполагалось, что я занят поставками на корабль. У меня должна быть тысяча дел, так что лучше бы чуть опоздать. Ненамного, чтобы не нанести обиду, просто дать ей понять, какой я занятой человек.

Я приостановился, чтобы окинуть взглядом гавань у Торри-ди-Белен, башни-крепости прямо на берегу. Волны бились об её фундамент, белые камни зубчатой стены сверкали в солнечном свете.

Сильвия всегда останавливалась здесь во время наших прогулок, особенно ночью, когда башню освещала сотня фонарей, отражавшихся в чёрной воде. Она мечтала попасть в палаты губернатора, которые, она была уверена, походили на дворцовые. Она считала, что это самое романтичное место в Белеме. Может, сейчас эта сука там? Может, ей удалось подцепить офицера, а то и самого губернатора, и сделаться их штатной шлюхой?

Я обернулся и увидел двух идущих ко мне солдат. Сердце застучало быстрее. А вдруг они ищут меня? Я склонился перед торговцем рыбой, притворяясь, что заинтересовался корзинкой мидий, и постарался не поднимать лицо, пока они не прошли мимо.

Старик со слезящимися глазами, сидевший на низкой скамейке рядом с корзиной, очень оживился в надежде на торг и сунул мне под нос открытую раковину, чтобы я мог убедиться в свежести содержимого. Когда уголком глаза я увидел, что солдаты прошли мимо, я оттолкнул трясущуюся руку и зашагал прочь. Старик жалобно заскулил за моей спиной.

И тут я внезапно увидел её — впереди меня по берегу шла Сильвия, в гриве блестящих чёрных волос, как рана, сияла алая лента. Она шла знакомой лёгкой походкой, чуть покачивая бёдрами, как в начале танца.

Я окликнул, но она не услышала. Я бросился догонять её, расталкивая локтями толпу, не обращая внимания на проклятия и ругань.

— Сильвия, Сильвия!

Она чуть повернула голову, но не остановилась.

Я с такой силой наткнулся на пожилую даму, что та пошатнулась и упала бы, если бы толпа не была такой плотной, но из её корзины каскадом посыпались оранжевые апельсины и раскатились по улице. Она пыталась собрать их из-под ног толпы и выкрикивала мне вслед проклятия, но я не остановился помочь и продолжал проталкиваться вперёд.

Сильвия исчезла. Я лихорадочно озирался пока, наконец, не заметил алую ленту, исчезающую за поворотом боковой улицы.

К счастью, та улица, хоть и узкая, оказалась куда меньше заполнена людьми, и я помчался за Сильвией, огибая кучи горшков и мисок, которые торговцы выставляли на улицу. Я уже почти её догнал.

Я схватил её за руку.

— Сильвия, ангел мой, я был...

Она возмущённо вскрикнула, отдёрнула руку и обернулась ко мне. Меня словно облили ведром ледяной воды. Это была не Сильвия.

Бормоча бессвязные извинения, я отступил прочь — прямо на неустойчивую стопку горшков, которая угрожающе закачалась. Я постарался удержаться на ногах и в то же время удержать стопку посуды, и услышал, как девушка презрительно засмеялась мне в спину, но не стал оборачиваться.

Я прошёл несколько шагов, завернул за угол и опустился на корточки в тени миндального дерева. Я так был уверен, что это Сильвия, но едва коснувшись её, понял, что ошибался. Где же она, чёрт возьми? Наверняка кто-то мог её видеть. Она до сих пор в Белеме?

Прошлой ночью я не решился искать её в притонах, где она обычно бывала — боялся, что Филипе или рыбаки уже доложили о теле и назвали меня убийцей. Ночь я провёл, спрятавшись за маленькой часовней неподалёку от города, и почти не спал. Большую часть ночи я проклинал эту суку Сильвию. Это она толкнула меня в такую кучу навоза. У меня не было даже бутылки вина, чтобы утешиться и успокоить урчащий живот. Я ворочался на жёстких камнях и горестно представлял, как Сильвия проводит эту ночь. Должно быть, смеётся и пьёт в таверне, отдирая острыми белыми зубками огромные куски жареной курицы от костей, а потом валяется в постели с новым любовником.