Вальтер Скотт - Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Все это, быть может, справедливо, кузен, — отвечал Монтроз, — но зато чрезвычайно удобно командовать солдатом, все побуждения и душевные порывы которого как на ладони и можно вычислить их с математической точностью, тогда как благородная душа, подобная вашей, отзывчивая на тысячи тонких впечатлений, для которых дух этого человека так же непроницаем, как и его броня… Ну, словом, мое дело, как друга, предостеречь тебя, потому что из-за тебя у меня сердце неспокойно.

Потом вдруг, внезапно переменив тон, Монтроз спросил, давно ли Ментейт виделся с Анной Лейл.

Молодой человек сильно покраснел и отвечал:

— Вчера вечером, то есть, — прибавил он с запинкой, — на минуту видел ее и сегодня, за полчаса до начала сражения.

— Дорогой Ментейт, — промолвил Монтроз очень ласково, — будь вы одним из тех легкомысленных кавалеров, что щеголяют при дворе и в своем роде точно такие же эгоисты, как наш Дальгетти, я бы, конечно, не подумал приставать к вам с расспросами по поводу этой маленькой любовной интриги; тогда я знал бы, что это сущие пустяки, веселое препровождение времени, и больше ничего. Но здесь мы в очарованной стране, где сети, сплетенные из дамских волос, получают крепость стали, а вы самый такой человек, чтобы попасться в такую сеть и сыграть роль плененного рыцаря. Эта бедная девочка прелестна и обладает именно такими талантами, чтобы окончательно полонить ваш романтический ум. Не может быть, чтобы вы захотели ее погубить! Но может ли быть, чтобы вы задумали на ней жениться?

— Милорд, — отвечал Ментейт, — вы что-то часто отпускаете шутки на этот счет — надеюсь, что это только шутка? — и простираете их слишком далеко. Анна Лейл — неизвестного происхождения пленница, вероятно, дочь какого-нибудь темного разбойника, и вдобавок живет из милости у Мак-Олеев…

— Ну, не сердитесь, Ментейт, — прервал его маркиз, — вы, кажется, любите классиков, хоть и не учились в маршальской коллегии; вспомните, сколько благородных сердец пленялось пленными красавицами?

Серьезно говоря, это меня очень тревожит. Мне бы недосуг и вмешиваться в такие дела, и я не подумал бы читать вам наставления, если бы дело касалось только вас и Анны. Но в лице Аллена Мак-Олея вы имеете очень опасного соперника. Кто его знает, до чего он может дойти, если воспылает негодованием, а мое дело напомнить вам, что всякая ссора между вами может очень вредно отозваться на вашей службе королю.

— Милорд, — сказал Ментейт, — я знаю, что вы это говорите по дружескому ко мне расположению; надеюсь, что вы успокоитесь, когда я вам скажу, что мы с Алленом уже обсудили этот вопрос: я ему объяснил, что не в моих нравах питать бесчестные намерения относительно беззащитной девушки, а с другой стороны, ее темное происхождение препятствует мне думать о ней в ином смысле. Не скрою от вас, и Мак-Олею я сказал то же самое, что, если бы Анна Лейл родилась в дворянской семье, я бы разделил с ней свое имя и титул, но при существующих обстоятельствах это невозможно. Это объяснение, надеюсь, удовлетворит вашу светлость, так как оно удовлетворило и менее разумного человека.

Монтроз пожал плечами.

— И что же, — сказал он, — вы оба сговорились, как подобает истинным героям романа, боготворить одну и ту же особу, поклоняться одному кумиру и дальше не простирать своих претензий?

— Так далеко я не заходил, милорд, — отвечал Ментейт, — я только сказал, что при настоящих обстоятельствах, а они едва ли могут измениться, я из уважения к фамильным традициям и к себе самому не могу быть для Анны Лейл ничем иным, как только другом и братом… Но прошу вашу светлость извинить меня, — продолжал он, взглянув на свою руку, обвязанную платком, — мне пора подумать о маленьком повреждении, полученном сегодня.

— Ты ранен? — воскликнул Монтроз тревожно. — Покажи! Ах, друг мой, я, пожалуй, и не узнал бы об этой ране, если бы не пытался ощупать другую, более глубокую и скрытую. Ментейт, мне от души тебя жалко. Я сам в жизни знавал… Но не к чему тревожить старое, давно уснувшее горе!

С этими словами он дружески пожал руку своему кузену и ушел в замок.

Анна Лейл обладала некоторыми медицинскими и даже хирургическими познаниями, что в то время было не редкостью среди женщин у хайлендеров. Само собой разумеется, что о научных познаниях тут и речи не было; но те немногие простые правила ухода и врачевания, которые были им известны, почти всегда применялись женщинами или стариками, весьма опытными в этих делах благодаря беспрерывной практике. Поэтому присутствие Анны Лейл, со всеми ее прислужницами и прочими помощниками, было в высшей степени благодетельно в течение этого тяжелого похода. Заботливая внимательность и усердие Анны были безграничны, и она с одинаковой готовностью расточала свои услуги и своим и чужим, судя по тому, где это было нужнее.

В настоящую минуту она находилась в одной из комнат замка, наблюдая за приготовлением припарок из целебных трав для наложения на раны. Поминутно к ней подходили разные женщины с докладами о состоянии больных, вверенных их попечению, и она деятельно отдавала распоряжения и употребляла все наличные свои средства и познания к облегчению страждущих, как вдруг Аллен Мак-Олей вошел в комнату. Она невольно вздрогнула, потому что слышала, что он куда-то далеко уехал из лагеря по поручению маркиза; но как ни привыкла она к обычной суровости его лица, ей показалось, что никогда еще он не был мрачнее, чем в эту минуту. Он долго стоял перед ней молча, так что она почувствовала необходимость сказать что-нибудь.

— Я… я думала, — проговорила она с усилием, — что вы уехали.

— Товарищ мой уже ждет меня, — сказал Аллен, — сейчас еду.

Однако он продолжал стоять так же безмолвно, ухватив ее за руку, не так, чтобы ей было больно, но так крепко, что она чувствовала полную невозможность освободиться от этого сильного человека.

— Хотите, я схожу за арфой? — молвила она робко. — Не… не находит ли на вас тень?

Вместо ответа он подвел ее к окну, из которого видно было поле битвы со всеми его ужасами: из конца в конец оно было устлано убитыми и ранеными, среди которых ходили мародеры и усиленно стаскивали платье с злополучных мертвецов, и делали это так хладнокровно, как будто им и в голову не приходило, что это тоже люди и что не сегодня завтра их самих может постигнуть та же участь.

— Нравится тебе это зрелище? — сказал Мак-Олей.

— Какой ужас! — сказала Анна, закрывая глаза руками. — Зачем вы хотите, чтобы я на это смотрела?

— Приучайся, — отвечал он. — Коли хочешь оставаться с этой обреченной ратью, надо привыкать. Вот скоро пойдешь по такому полю разыскивать тело моего брата… или Ментейта… или мое… Ну да это тебе не так будет тяжело. Ты не любишь меня!