Вальтер Скотт - Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Мисс Анна Лейл, — сказал он, — я в настоящую минуту уподобляюсь полупике, или эспонтону Ахиллеса, один конец коего имел свойство наносить раны, а другой — заживлять оные, каковым качеством не обладают ни испанские пики, ни алебарды, ни бердыши, ни секиры и вообще ни один из новейших колющих видов оружия.

Эту тираду он произнес дважды; но, так как в первый раз Анна не слушала его, а во второй раз не поняла, он был вынужден объясниться точнее.

— Я хочу сказать, мисс Анна Лейл, — сказал он, — что, будучи причиной получения в нынешнем сражении одним почтенным рыцарем весьма тяжелой раны, причем он выстрелом из пистолета и вопреки воинским правилам пресек жизнь моего коня, в честь бессмертного шведского короля названного Густавом, я желал бы означенному рыцарю доставить некое зависящее от вас облегчение, ибо вы, сударыня, подобно языческому богу Эскулапию (он, может быть, подразумевал Аполлона), искусны не токмо по части музыки и пения, но равно и в более высоком искусстве врачевания… Opifer que per orbem dicor [45].

— Будьте так добры, объясните, что это значит? — спросила Анна, у которой было так тяжко на душе, что она даже не заметила уморительной галантности, с какой сэр Дугалд расшаркивался перед ней.

— Вот это, сударыня, будет, пожалуй, трудновато для меня, — возразил сэр Дугалд. — По правде сказать, конструкцию-то я маленько позабыл… Однако попробуем. Dicor, приставить ego, будет — «я призван…» Opifer?.. Opifer?.. Что, бишь, это такое?.. Помню: signifer [46]и furcifer… [47]а это — не знаю… Полагаю, однако ж, что opifer в этом случае означает то же, что Д. М., сиречь доктор медицины.

— У нас сегодня так много дел, — сказала Анна с тоской, — не можете ли просто сказать, что вам от меня нужно?

— Да только то и нужно, — отвечал сэр Дугалд, — чтобы вы навестили раненого рыцаря и приказали своей девушке снести кое-каких медикаментов для его раны, которая, как выражаются ученые, угрожает нанести damnum fatale [48].

Анна Лейл никогда не избегала случая помочь страждущему. Она поспешно расспросила о свойствах полученной раны и заинтересовалась, узнав, что пострадавший тот самый осанистый старый вождь, которого она видела в Дарнлинварахе и еще в то время поразилась его наружностью. Проглотив на время свое горе, она поспешила предложить свои услуги почтенному старику.

Сэр Дугалд торжественно проводил Анну Лейл в комнату больного, где, к ее удивлению, находился и лорд Ментейт. При виде его она сильно покраснела и, чтобы скрыть свое смущение, принялась осматривать рану рыцаря Арденворского, но очень скоро убедилась, что ее искусство не в силах вылечить его. Что до сэра Дугалда, он возвратился в большой сарай, на полу которого, в числе многих других раненых, положили и Ранальда Сына Тумана.

— Вот что, дружище, — сказал ему рыцарь, — я уж тебе говорил, что готов для тебя сделать всякое удовольствие в награду за то, что тебя ранили, пока ты состоял под моим покровительством. По твоему желанию ходил я к мисс Анне Лейл, послал ее лечить рану рыцаря Арденворского, но все еще не могу взять в толк, на что тебе это понадобилось… Кажется мне, будто ты как-то говорил, что они друг другу родня? Только мне, как воину и командиру, есть о чем подумать и без того, а потому я, признаться, не больно вникал в ваши хайлендерские родословные.

И точно, надо отдать справедливость почтенному майору, он никогда не расспрашивал, не слушал и не помнил ничего касающегося других людей, если это не имело отношения к военному искусству или не затрагивало его собственных выгод: в этих двух случаях его память была вполне благонадежна.

— А теперь, любезнейший Сын Тумана, не можешь ли ты мне объяснить, куда девался твой шалопай внучек; я его не вижу с той самой минуты, как он помогал мне давеча снять бранные доспехи, а это такая неисправность, за которую следует ему задать порку.

— Он здесь, недалеко, — сказал раненый, — не подымай на него руки, он настолько мужчина, что за один ярд ременной плетки способен отплатить тебе одним футом каленой стали.

— Это угроза в высшей степени неприличная, — сказал сэр Дугалд, — и, не будь я тебе кое-чем обязан, я бы тебе этого не спустил.

— Коли находишь, что обязан мне чем-нибудь, — сказал разбойник, — то в твоей власти сейчас расплатиться… исполни только одну мою просьбу.

— Э, друг Ранальд, — отвечал Дальгетти, — читал я в занятных книжках про рыцарей, которые давали обещания исполнить вот такую просьбу, а после и не знали, как быть. Но те рыцари были простофили; нынче они стали осторожнее и уж не станут давать обещаний так, здорово живешь, не узнав наперед, можно ли исполнить данное слово, не нажив себе хлопот и неприятностей. Ты, может быть, желаешь, чтобы я тебе привел эту лекарку врачевать твою рану; но ты прими во внимание, Ранальд, что лежишь ты в грязи, и коли привести ее в это место, она перепачкает тут все свои наряды, а на этот счет, как тебе известно, женщины ужасно щепетильны. Помню я, в Амстердаме супруга великого пенсионария весьма ко мне благоволила, а тут вдруг взяла да и выгнала меня вон, а за что? За то, что я отер подошву своего сапога о шлейф ее бархатного платья: она его на полкомнаты растянула, а я не разглядел, думал, что это коврик постлан для ног…

— Нет, — прервал его Мак-Иф, — мне не нужно, чтобы Анна Лейл приходила сюда, а ты вели меня перенести в ту комнату, где она ухаживает за рыцарем Арденворским. Я имею сказать им нечто крайне важное для них обоих.

— Ну, это совсем не вяжется с правилами строгих приличий, — сказал Дальгетти. — Как же это принести вдруг раненого разбойника и положить рядом с рыцарем? Рыцарское звание издавна было, да отчасти и теперь есть, высшее воинское отличие, независимо от чинов, которые зависят от патента… А впрочем, так как просьбу твою нетрудно исполнить, я, так и быть, сделаю тебе удовольствие.

Сказав это, он приказал шестерым солдатам на плечах перенести Мак-Ифа в ту комнату, где лежал сэр Дункан Кэмпбел, а сам поспешил вперед объяснить причину, для чего это делается. Но солдаты так проворно исполнили свое дело, что последовали за ним по пятам и, войдя в комнату со своей страшной ношей, положили Ранальда на пол. Черты лица его, от природы довольно свирепые, в эту минуту были искажены страданием, руки и скудная одежда покрыты кровью, и своей и чужой, ничья заботливая рука не обмыла его, хотя рана в боку была все-таки перевязана.

— Вы ли, — проговорил он, с усилием приподняв голову в ту сторону, где лежал на постели его недавний противник, — вы ли тот, кого люди называют рыцарем Арденворским?

— Да, это я, — отвечал сэр Дункан, — чего ты хочешь от человека, которому осталось жить несколько часов?

— А мне несколько минут, — сказал разбойник, — тем более заслуги, что я хочу употребить их на пользу того, чья рука всегда была против меня; но и моя была против него… только еще выше.