Вальтер Скотт - Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Даже очень часто, когда служил в Германии, — отвечал сэр Дугалд, — в Ингольштадте, например, был у нас такой молодец, что ни пулей, ни саблей его не прошибешь. Так уж наши солдаты прикладами его прикончили.

— Вот такой же и у меня непроницаемый враг, — сказал Ранальд, не обратив внимания на слова майора, — руки его обагрены самой драгоценной для меня кровью… А я ему оставляю душевное мучение, ревность, отчаяние и внезапную смерть… или жизнь еще хуже смерти. Таков будет удел Аллена Кровавой Руки, когда он узнает, что Анна станет женой Ментейта… Лишь бы я наверное мог знать, что это сбудется, это усладило бы мой конец, и ничего, что кровь моя пролита его рукою.

— Ну, коли так, — сказал майор, — больше с тобой толковать нечего. Только я позабочусь, чтобы к тебе ходило как можно меньше народу, потому что ты собрался на тот свет не таким манером, чтобы христианскому воинству подобало брать с тебя пример.

С этими словами он вышел из комнаты, и вскоре затем Сын Тумана испустил дух.

Между тем Ментейт, оставив отца с дочерью наедине приводить в порядок свои взволнованные чувства, обсуждал вместе с Монтрозом возможные последствия сделанного открытия.

— Если бы я прежде не знал, — говорил Монтроз, — то теперь мог бы догадаться, любезный Ментейт, что это открытие очень близко затрагивает вопрос о вашем личном счастье. Вы любите эту новоявленную леди и пользуетесь взаимностью. Касательно происхождения — теперь нечего сказать против; во всех других отношениях ее преимущества равняются вашим собственным; однако подумайте немного. Сэр Дункан — фанатик, по крайней мере пресвитерианец и бунтовщик против короля! Он у нас только в качестве военнопленного, я опасаюсь, что мы только начинаем продолжительную междоусобную войну. Как вы думаете, время ли теперь свататься к его наследнице? И вероятно ли, чтобы он захотел вас даже слушать в такое время?

Страсть делает человека изобретательным и красноречивым, а потому у молодого человека нашлись тысяча ответов на эти соображения. Он напомнил Монтрозу, что рыцарь Арденворский ни в политике, ни в религии никогда не был изувером; поставил на вид свое собственное, всем известное и испытанное усердие к королевским интересам и намекнул, что, женившись на наследнице Арденвора, он тем самым мог бы еще распространить и укрепить свое влияние. Затем он сослался на опасную рану сэра Дункана, на то, какому риску подвергается молодая девушка в том случае, если ее увезут в страну Кэмпбелов; если бы она вскоре лишилась отца и даже если бы просто его нездоровье затянулось, тогда Аргайл неминуемо очутится ее опекуном, и, следовательно, для Ментейта не будет никакой надежды получить ее руку, иначе как ценой собственной измены королю, а на подобную низость он не способен.

Монтроз согласился, что эти аргументы довольно вески, и, хотя, по его мнению, нелегко будет все это устроить, однако он допускает, что для пользы королевской службы, пожалуй, выгодно было бы как можно скорее покончить с этим делом.

— Я бы желал, — сказал Монтроз, — чтобы так или иначе все было кончено и чтобы эта прекрасная Брисеида была удалена из лагеря, прежде чем возвратится к нам наш горный Ахиллес, Аллен Мак-Олей… Боюсь я для вас смертельной вражды с этой стороны, Ментейт, и думаю, что самое лучшее было бы отпустить сэра Дункана домой на честное слово, пусть бы уехал вместе с дочерью, а вы отправляйтесь с ними, в качестве провожатого. Отсюда можно туда пробраться главным образом водой, так что для раненого старика переезд будет не особенно тяжел, а ваша собственная рана, друг мой, послужит честным предлогом к вашей временной отлучке из лагеря.

— Ни за что! — воскликнул Ментейт. — Хотя бы пришлось из-за этого отказаться от надежды, так недавно засиявшей передо мной, я ни за что не покину лагеря вашего превосходительства, покуда развевается королевское знамя. Будь я способен пробавляться подобными отговорками в то время, когда дело короля находится в таком критическом положении, я бы стоил того, чтобы эта рана стала злокачественной и высушила мою правую руку.

— Так, значит, вы решительно стоите на своем? — спросил Монтроз.

— Так же твердо, как Бен-Невис, — отвечал молодой джентльмен.

— В таком случае не теряя времени объяснитесь с рыцарем Арденворским. Если он даст вам благоприятный ответ, я берусь сам переговорить со старшим Мак-Олеем, и мы придумаем средство занять его брата где-нибудь подальше от армии до тех пор, пока он не примирится со своим теперешним разочарованием. Дай-то Бог, чтобы его пылкому воображению представился какой-нибудь восхитительный женский образ, который заставил бы его позабыть Анну Лейл!.. А вы находите, что это невозможная вещь, Ментейт? Ну, всякому свое: вы идите служить Купидону, а я Марсу.

Они расстались, и, согласно уговору, на другой день рано утром Ментейт попросил позволения наедине переговорить с раненым рыцарем Арденворским и сообщил ему о своем намерении искать руки его дочери. Сэр Дункан знал о их взаимной привязанности, но, по-видимому, не ожидал, чтобы Ментейт так скоро посватался. Он отвечал сначала, что и так уж слишком предавался ощущениям личной радости в такое время, когда его клан только что пережил великие потери и унижение, поэтому ему не хотелось бы помышлять о дальнейшем преуспеянии своего дома среди обстоятельств столь бедственных. Когда же именитый жених начал настойчиво поддерживать свое сватовство, старик попросил несколько часов на размышление, дабы на досуге обсудить вместе с дочерью вопрос, столь для него важный.

Исход этого совещания был благоприятен для Ментейта. Сэр Дункан Кэмпбел убедился, что для счастья его вновь обретенной дочери необходимо соединить ее с ее возлюбленным; не менее ясно было и то, что, если не заключить этого союза теперь же, Аргайл найдет тысячу предлогов помешать этому браку и предпочтет сам жениться на Анне. Между тем Ментейт пользовался такой прекрасной репутацией, а благодаря богатству и связям был такой знатный и завидный жених, что эти обстоятельства, по мнению сэра Дункана, могли служить противовесом к различию их политических убеждений. Впрочем, если бы собственное его мнение о выгодах этого брака было и не так высоко, вряд ли сэр Дункан решился бы идти наперекор склонности своей дочки. Одним из побуждений, заставивших его прийти к такому решению, было и шевельнувшееся в нем чувство фамильной гордости. Ему казалось унизительным представить свету наследницу Арденвора в качестве бедной приживалки и музыкантши замка Дарнлинварах, тогда как ввести ее в общество в качестве невесты или новобрачной супруги графа Ментейта, полюбившего ее в дни ее безвестности, значило доказать миру, что она всегда была достойна того высокого положения, которое теперь занимала.