Александр Бушков - Д'Артаньян – гвардеец кардинала

– Вы уверены, друг мой? – спросил он, отводя глаза. – Ее и в самом деле звали миледи Кларик?

– Ну конечно, никаких сомнений! Теперь я припомнил точно! Она там встречалась с графом Рошфором…

– Ни слова больше! – сказал де Кавуа с самым решительным выражением лица. – Мы выбрали неудачный предмет для беседы, д'Артаньян… Верно, Мирей?

К несказанному изумлению д'Артаньяна, г-жа де Кавуа смиренно поддержала:

– Ты совершенно прав, Луи…

– Да в чем же дело? – воскликнул д'Артаньян, видя, что оказался в шаге от цели, но был остановлен самым безжалостным образом. – Что, она вновь вышла замуж?

– Насколько мне известно, нет, – сказала г-жа Кавуа.

– Она кого-то любит?

– Не думаю.

– Так в чем же дело? – вскричал д'Артаньян. – Вокруг нее что, существует какая-нибудь порочная тайна?

– Ни в коем случае, – сказала г-жа де Кавуа. – Однако Луи прав… Понимаете ли, д'Артаньян, иные тайны должно держать в секрете как раз оттого, что они нисколечко не порочны…

– Вы говорите загадками.

– Увы… Давайте сменим тему и поговорим хотя бы о Жюстине де Эрмонтей…

Д'Артаньян уже понимал, что ничего более не добьется, – существовала некая незримая преграда, которую он ни за что не смог бы преодолеть. Даже расположенные к нему люди отчего-то отказывались в этом помочь. И по недолгом размышлении он решил не настаивать, но это вовсе не означало, что гасконец собирался отступать. Чересчур уж большое впечатление произвела на него голубоглазая незнакомка из Менга…

– Ну что же, если вы видите к тому основания, я не настаиваю, – сказал он рассудительно.

– Вот и прекрасно! – оживилась г-жа де Кавуа. – Могу вас заверить, что Жюстина… А впрочем, о Жюстине мы еще найдем время поговорить. Послушайте, д'Артаньян, я тут замыслила одну интригу, в которой мне потребуется помощь…

– Готов оказать любую, – решительно поклонился гасконец.

– Мирей! – слабо запротестовал де Кавуа.

– Луи, изволь немедленно замолчать! – воскликнула его супруга. – Я лучше знаю, что делать!

После того, как был пройден опасный подводный камень – то есть прекратился разговор о незнакомке из Менга, по неизвестным причинам окутанной покровом непроницаемой тайны, положение в доме вернулось на круги своя: бразды правления вновь перешли к госпоже де Кавуа, а ее муж покорно замолчал.

– Понимаете ли, д'Артаньян… – доверительно сообщила г-жа де Кавуа. – В последнее время Луи угодил в немилость к господину кардиналу. Не стоит вдаваться в детали, упомяну лишь, что Луи не справился с неким поручением… Видит бог, в том не было ни капельки его вины, но ставки были чересчур уж высоки, а господин кардинал при всем его уме и самообладании порой позволяет ярости взять в нем верх над рассудком. Короче говоря, Луи угодил в немилость. Если я, подобно обычному просителю, начну допекать кардинала своими слезами и мольбами вернуть расположение, это может и не выправить ситуацию. Так вот, я придумала великолепный план, который, несомненно, развеселит его высокопреосвященство, а значит, и смягчит… Вы готовы мне помочь?

– Безусловно, – браво ответил д'Артаньян.

– Господин кардинал не прощает обмана в серьезных вещах – но, как всякий великий человек, снисходителен к тем, кто устроит безобидную шутку, касающуюся сущих мелочей. Слушайте внимательно, д'Артаньян…

Благодаря неукротимой энергии и решимости г-жи де Кавуа план кампании был подготовлен в кратчайшие сроки и незамедлительно начал претворяться в жизнь…

Едва войдя в дом капитана мушкетеров кардинала, первый медик его величества Бувар увидел там удрученных слуг, передвигавшихся на цыпочках со столь скорбными лицами, словно в доме уже лежал покойник. Вышедшая навстречу г-жа де Кавуа была непричесанной, и платье ее находилось в совершеннейшем беспорядке, не говоря уж о заплаканных глазах.

В комнате больного, у его изголовья, сидел д'Артаньян, сгорбившись, обхватив руками голову и вздыхал так удрученно, что мог, право же, разжалобить лютого зверя крокодила.

– Все бесполезно! – воскликнул он, притворяясь, что не замечает вошедшего медика, человека самой величественной осанки, но, по достоверным слухам, абсолютно безграмотного в своем почтенном ремесле. – Мой друг вот-вот умрет от разлития желчи в становом хребте!

– Милый юноша, – с важностью произнес Бувар, – должен вам сказать, что, с точки зрения практической медицины, упомянутый вами диагноз, уж не посетуйте, абсолютно нелеп и невежествен, ибо желчь никак не может разлиться в становом хребте…

Д'Артаньян и сам нисколечко не сомневался, что является совершеннейшим невеждой в практической медицине, исключая разве что помощь раненым дуэлянтам и перепившим вина гвардейцам. И потому он, нисколько не обидевшись, возопил горестно:

– Да какая разница, отчего умирает мой друг, если он вот-вот отойдет в мир иной!

Он хотел было еще и возрыдать, но побоялся, что не сумеет изобразить это столь же убедительно, как присутствующая здесь г-жа де Кавуа, а посему ограничился тем, что застонал еще горестнее и даже легонько ударился лбом о витой столбик балдахина, делая вид, что обезумел от отчаяния.

Капитан де Кавуа в этом представлении исполнял, пожалуй, самую легкую роль, не требовавшую ни потока слов, ни драматических жестов. Он попросту лежал в постели (где простыни были залиты кровью и прозрачной непонятной жидкостью), закатив глаза и старательно испуская время от времени жалобные стоны, а также притворяясь, что он уже не видит и не осознает ничего из происходящего вокруг.

Едва-едва приподняв голову, он остановил взор на д'Артаньяне и промолвил слабым голосом:

– Антуанетта, не плачьте обо мне… – вслед за тем, переведя взгляд на Бувара и супругу, добавил: – Ваше величество и ваше высокопреосвященство, как благородно с вашей стороны, что вы самолично навестили меня в этот скорбный час…

– Больной бредит, – деловито констатировал Бувар. – Медицине знакомы случаи столь полного отрешения от действительности.

– О сударь! – воскликнула г-жа де Кавуа, обливаясь слезами. – Осмотрите же его, умоляю вас, быть может, его еще можно спасти… Луи с самого утра рвало кровью, и он насквозь промок от пота…

С бесстрастием лекаря, повидавшего на своем веку немало неприглядного, Бувар наклонился к больному и, чуть ли не тыкаясь носом в простыни, осмотрел обильные кровяные пятна. После чего глубокомысленно заключил:

– Как ни странно для профана, вы совершенно правы, госпожа де Кавуа, – это легочная кровь, извергнутая вследствие рвоты, что недвусмысленно свидетельствует о плеврите…

Д'Артаньян, самолично посылавший слугу на бойню за склянкой коровьей крови, происходившей определенно не из легких, имел на сей счет свое особое мнение, но, конечно же, остерегся его высказывать в присутствии светила медицины и первого медика его христианнейшего величества. Наоборот, он горячо поддержал диагноз: