Мария Пастернак - Золото Хравна

Внутри было полутемно, свет проникал лишь через дыру в крыше. Бродяг здесь не было, но на полу осталось старое кострище. Узкая винтовая лестница вела наверх, на смотровую площадку. Та сохранилась лишь частично.

— Сверху отлично видно будет тех, кто идет по дороге, — сказал Торлейв.

Они поднялись наверх.

Человек появился внезапно. Вышел из-за груды валунов. Темная фигура его в длинной одежде, точно изогнутая черная руна, выделялась на белом снегу. Ветер развевал полы длинного плаща. Путник ковылял на лыжах, подволакивая ногу. В правой руке его был длинный посох.

Человек появился внезапно. Вышел из-за груды валунов. Темная фигура его в длинной одежде, точно изогнутая черная руна, выделялась на белом снегу.

— Это Финн! — тихо произнес Торлейв.

При этих его словах Финн повернул голову в островерхом капюшоне и посмотрел в сторону башни. Сердце Вильгельмины едва не оборвалось. Она отлично понимала, что с такого расстояния никто не может услышать шепот Торлейва. Но она же слышала шелест Финновых лыж и даже его дыхание.

Колдун остановился. Некоторое время он продолжал смотреть в сторону башни и прислушиваться, потом поковылял дальше.

— Что он тут делает, и почему он один? — тихо спросил Торлейв. — И почему возвращается?

— Наверное, они нас обогнали и, догадавшись об этом, теперь ищут нас повсюду.

— Пойдем, — позвал Торлейв. — Мы должны к вечеру быть на постоялом дворе. А то ведь места здесь дикие, скалы да лес, ни одной усадьбы.

Они спустились вниз.

— Ты не устала? — спросил Торлейв.

— Немного, и ужасно хочется есть.

— Перекусим на ходу, — предложил Торлейв. — Времени на привал у нас нет.

Он достал лепешку и кусок сыра. Они разломили их и съели, не замедляя шага, а после запили водою из Торлейвовой фляги — больше у них не оставалось ничего.

Они шли и шли, упрямо пробиваясь сквозь снег и ветер, и метель летела им в лицо, обжигала глаза и щеки. Заблудиться было невозможно — другой дороги здесь не было.

Однажды их путь пересекло ущелье: оно казалось трещиной, расколовшей надвое Воронов мыс. Через ущелье был перекинут деревянный мост, на дне бурлила быстрая река, темные ее воды стремительно, точно змеиное тело, проворачивались среди белых берегов. Волны слизывали лед с прибрежных валунов, но он намерзал вновь, образуя на краях камней причудливые фигуры. На веревочных перилах моста висели огромные бороды сосулек. Вильгельмина задержалась на какое-то мгновение, заглядевшись вниз, в бурлящую страшную воду.

— Все-таки странное это место — Воронов мыс, — сказала она, когда они миновали мост. — Суровое и недоброе.

Торлейв пожал плечами.

— Когда я был здесь первый раз, мне так не показалось. На дворе стояла осень. В лесу темные ели перемежались с желтыми березами. И море было солнечным и тихим.

— Скорее бы все это кончилось, Торве. Я так устала… Иногда мне хочется уснуть и проснуться дома, на хуторе. Чтобы вдруг оказалось, что все это просто сон и не было никакого Нилуса из Гиске. Никакого Стюрмира. Отец вернулся, завтра Рождество, и Оддню на кухне готовит ячменные лепешки.

Торлейв невесело усмехнулся.

— Хорошо бы. Но знаешь, несмотря ни на что, я не отдал бы и мига из всего, что было с нами… кроме, конечно, твоей боли, милая моя. Теперь я уверен, что ты любишь меня!

— Ты бы узнал об этом все равно. Может, чуть позже. Но нам удалось бы избежать стольких бед.

— Нет смысла думать об этом, друг мой. Все равно ничего не изменишь.

— Но я не могу не думать. Они же хотят убить Стурлу, тебя и меня. И они давно бы это сделали, если бы узнали все, что им нужно, про это дурацкое золото! Не знаю, как объяснить тебе… Эта темная бездна, которая засасывает их, превращает в нелюдей, — теперь, когда они где-то рядом, я тоже ее чувствую. Чем ближе мы к ним подходим, тем шире она разрастается. А стоит задуматься о ней, как она проникает мне в сердце, и часть меня точно проваливается в нее. Впервые я почувствовала это в тот день, как увидела Стюрмира. Эта та самая опасность, о которой говорила Йорейд. Но ты не представляешь себе, сколь она велика! Сделаешь один неверный шаг — и полетишь в бездну.

— Мина, я знаю, как мы близки к ней. Еще бы мне не знать. И все же я не отказался бы ни от чего. Даже от убийства Нилуса из Гиске. Мне кажется, до той страшной ночи я и половины не понимал об этой жизни. И теперь я готов к ответу за каждый свой шаг. Я так люблю тебя, что ты не должна ничего бояться. Потому что я крепко стою на ногах, еще крепче, чем раньше. Вот, я держу тебя, разве ты не чувствуешь?

Он обнял ее и поцеловал в лоб, прямо в заиндевевшую прядь, что выбилась из-под шапочки.

— Когда мы проходили по мосту над ущельем, — продолжала Вильгельмина, — я взглянула в реку и поняла, что вот так же, как она утягивает в свой черный поток сухие ветви и стволы и несет их в море, так и эта бездна может утянуть каждого из нас. Зачем мне все это, Торве? Получается, я на самом деле такая же, как Финн. «Из рода женщин-нойду» — это проклятие, Торве! Оно лежит на мне, просто раньше я этого не понимала. Поэтому меня так не любили в Городище. Простые люди — они знали, чувствовали, что на мне лежит проклятье!

— Они не любили тебя, потому что они вообще не знают, что такое любовь, — Торлейв прижал ее к себе еще крепче. — И ничего они не чувствовали, кроме желания почесать языки. Любовь Господа сильнее любого проклятия. Он отдал Свою жизнь за нас и выстроил лестницу из той бездны, о которой говоришь ты. Бездны больше нет, потому что даже там Его любовь. Она и есть эта лестница; каждая ступень ее построена из Его любви. Ни на земле, ни на небе нет ничего сильнее ее.

— Счастлив ты, что можешь думать так, Торве. Я бы тоже хотела верить, как ты! Это твоя матушка дала тебе такую веру. Стурла говорил мне, как набожна она была. И еще монахи и брат Мойзес… ах, если бы здесь сейчас был брат Мойзес, он бы мне всё объяснил!

— Да он же и объяснил, Мина. Вспомни его слова: «Господь столь милостив, что и зло обращает во благо». Брат Мойзес сказал это для тебя и для меня. Нет никакого проклятия, потому что Господь любит тебя. И потому что я люблю тебя. Мне плевать на всех нойду, на всех колдунов и ведьм. Нам нечего бояться.

— Ты и правда так любишь меня, Торве? — тихо спросила Вильгельмина.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос отвечал он и взял ее маленькую руку в свою. — Мы вытащим Стурлу, и все встанет на свои места. Держись, не падай духом.

— Я постараюсь, Торве.

Она улыбнулась, но налетевший порыв ветра точно сдул улыбку с ее лица. Торлейву пришлось несколько раз поцеловать глаза, губы и щеки Вильгельмины, чтобы она вновь ему улыбнулась.