Ирина Измайлова - Царь Гектор

— Надо осмотреть все гробницы. Они, конечно, спрятались в одной из них.

— Факелы сюда давайте! Эй, вы трое, со мной! В одиночку здесь ходить нельзя. И держите стрелы на тетиве: если только он на нас кинется, надо тотчас стрелять!

— Здесь их нет. Там, где он бежал, оставались следы крови. А тут чисто.

— Всё равно, нужно посмотреть. Нельзя упустить его — он очень опасен.

— Проще бы выставить караулы на берегу. Куда он отсюда денется? За городом мёртвых на десятки дней пути — одна пустыня.

Судя по шагам, несколько человек вошли в гробницу, в которой скрывались беглецы. Здесь шаги звучали более гулко. Слышно было, как потрескивают факелы.

— Никого?

— Да, пусто. Могила закрыта плитой, значит, и там никого нет. И потом, здесь столько пыли, что следов не могло не остаться. Идём отсюда.

— Идём. Ну куда, в самом деле, они могли исчезнуть?

— Где-то здесь. Если только и действительно не побежали дальше, в пустыню.

— Тогда им конец!

Шаги и голоса понемногу удалились.

— Кажется, они ушли, — прошептал Ахилл, прислушиваясь.

— Погоди!

Авлона приложила ухо к стене, вся напряглась.

— Они прошли дальше по этому городу мёртвых... Надо ждать, пока не вернутся к реке.

Герой с усилием вздохнул.

— Я сдвину плиту немного, чтобы ты могла выбраться... Нельзя ждать дольше, я уже почти без памяти...

Ахилл немного отодвинул каменную крышку и, от усилия потеряв равновесие, опрокинулся назад. Тотчас у него вырвался короткий глухой стон: стрелы, торчавшие в спине, причинили такую страшную боль, что ему показалось, будто они прошли насквозь. Он привстал, задыхаясь, хрипя, взмахнул рукой позади себя, обломив одно древко, затем конвульсивно согнулся и вновь упал ничком.

Ещё миг, и сознание поглотил густой и абсолютно глухой мрак.

Когда он очнулся, было уже почти светло. В щель, оставленную между плитой и краем погребальной ямы, скупо проникал серый тусклый свет. Герой попробовал привстать и почувствовал, как голова и всё тело отзываются мучительной болью. Он сжал зубы, подавляя стон, поднялся на колени и тихо позвал:

— Авлона!

— Я здесь! — отозвалась она сверху. — Сможешь сдвинуть плиту и вылезти оттуда?

— Попробую, — он не узнавал своего голоса, так хрипло и глухо тот звучал. — Они ушли, да?

— Ушли. Всю ночь бродили по кладбищу, всех шакалов распугали. Тебе дать воды?

— А есть? Дай.

Он уже наполовину сдвинул плиту, которая теперь казалась ему страшно тяжёлой, и осторожно, стараясь не задеть торчащих из спины обломков стрел, привстал над краем ямы. Девочка тут же протянула ему чисто вымытый черенок, и он одним глотком выпил мутноватую, но прохладную воду. Это сразу придало сил. Герой подтянулся, морщась от боли в спине и в плече, также пронзённом стрелой, и вылез из погребальной камеры.

В гробнице царил утренний полусумрак и тишина, нарушаемая лёгким потрескиванием сухих веток. Крошечный костерок, почти совсем не дымивший, плясал в квадратном очажке между четырёх битых кирпичей. Ещё два кирпича лежали наискосок по ушам очажка и, опираясь на них, над огнём возвышалась половинка глиняного кувшина, когда-то, должно быть, красивого. Вода, наполнявшая этот сосуд почти до краёв, уже закипала. Возле стоял ещё один бывший кувшин, без ручки и с совершенно отбитым горлышком. Должно быть, из него Авлона и налила воды в черенок. Рядом лежала охапка камыша и листья водяной лилии.

— Когда они ушли, я послушала землю, поняла, что они далеко, и пошла к реке за водой, пока ещё только-только светало, — сказала девочка. — Два раза ходила — принесла ещё веток для костра, камыша и листьев.

— Тебя могли увидеть.

— Не могли, я не показывалась. Берег пуст, но на другом берегу реки появлялись люди, воины. Там нет ни посёлка, ни города, однако, наверное, дальше по реке они есть. С рассветом на воде показались лодки, а за рекой двигались какие-то повозки, запряжённые быками, там дорога, наверное... Воины могут вернуться, Ахилл! Они не оставят тебя в покое.

— Скорее всего не оставят, — проговорил он, нахмурившись. — Но нам пока не уйти: мне здорово попало, Авлона. Пожалуй, сильнее, чем когда-либо. Ты сможешь вынуть стрелы? Из плеча я сам вытащу, а из спины не смогу... Справишься?

— Постараюсь. Только раны нечем будет перевязать, кроме твоей набедренной повязки — моя-то кожаная... А твоей не хватит. Хорошо, я нашла на берегу платок, который кто-то из воинов потерял, и перевязала тебе голову.

Герой тронул рукой повязку на голове, которой поначалу даже не заметил, затем оглядел гробницу, уже довольно хорошо освещённую проникающим сквозь проломы в её сводах утренним светом.

— Здесь полно паутины. Если кровотечение несильное, комками паутины можно залепить раны не хуже, чем медовым пластырем. Собери её, Авлона. Сможешь туда забраться?

— Туда? — маленькая амазонка скользнула глазами по щербатым стенам гробницы. — По этим выбоинам разве что корова не забралась бы. Сейчас!

Пока она не хуже мухи лазала вверх и вниз по стенам, собирая серые клубки паутины, Ахилл, плотно закусив губу, вырвал стрелу из плеча. Вода в половинке кувшина закипела, и девочка, спустившись вниз, ловко подхватила разбитый сосуд, использовав в качестве прихватки свой пояс, отлила половину воды в помятую оловянную чашку, должно быть, тоже найденную среди развалин гробниц, а половинку кувшина вновь поставила на огонь, подкинув в костерок немного мелко накрошенных сучьев, и кинула в кипяток розоватую тушку какого-то небольшого зверька.

— Я подстрелила суслика, — объяснила маленькая амазонка. — Они здесь очень крупные, но всё равно есть почти нечего. Зато будет мясной отвар.

— Из чего же ты стреляла? — удивился Ахилл.

— Так ведь у меня остался лук этого египтянина, который хотел тебя застрелить и которого ты спас от водяного чудовища. Стрелы только не было, но я сделала её из прямой веточки. Она получилась короткая и тупая, её только и хватило, чтобы с десятка шагов убить такую зверушку... А так их не поймаешь, они шныряют получше мышей!

Говоря это, девочка проворно залепила паутиной ранку на плече героя, а затем обмотала его руку размочаленными стеблями камыша. То же самое она проделала с раной на ноге, из которой Ахилл выдернул стрелу ещё во время их бегства. Эта рана мало кровоточила, но она была над самым коленом и причиняла острую боль.

Приамид лёг лицом вниз на каменные плиты и постарался внушить себе, что самую сильную боль он уже вытерпел. Обе стрелы, что торчали в спине, вошли глубоко, и одна была против сердца, наверное, чуть-чуть его не достав. — Тащи! — приказал он Авлоне. — Сразу, резким рывком и строго вверх, не бойся, я буду лежать неподвижно, а если вскрикну, не обращай внимания.