Виктор Баранец - Спецоперация Крым-2014

Но очень странным было его поведение. В первые же дни февраля, когда вспыхнула очередная буча на Майдане, его темно-синее пальто, его серая кепка и его лаковые туфли мелькали в тылу тех, кто встал против бунтарей – за спинами милиционеров, бойцов севастопольского «Беркута» и тех, кого в Киеве называли новым словом «антимайдановцы».

И странное дело! На этой стороне тоже были крымские татары! Эти не кричали «Слава Украине!» или «Украина понад усэ!», и не аплодировали Джемилеву, когда он выступал с грузовика (репродукторы разносили его голос по всему Майдану). Эти татары, как и многие другие добравшиеся до Киева крымчане, возмущались бандитским разгулом тех, кто бил милиционеров, спецназовцев, солдат и офицеров Внутренних войск, кто не реагировал на яростные призывы оратора: «Хто не скаче, той москаль!»…

Там, на Майдане, загадочный молодой человек с растерянным взглядом впервые подумал, что эти люди, приехавшие из Крыма и вставшие по разные стороны киевской баррикады, хотят разной жизни полуострова. Одни кричат, что надо скинуть Януковича и «его воровскую банду», что «Бандера прыйдэ, порядок наведе!», а другие не хотят мордобоя и крови, другие хотят, чтобы «все было по закону»…

Потом, уже ближе к двадцатым числам февраля, он вдруг перебрался на другую сторону – как на сей раз было ему приказано… И там дебелая дивчина, бросившая на его одежду удивленный и брезгливый взгляд, сунула ему в руки инструкцию вот с такими словами: «Берите шарфы темных тонов. Наихудший, но допустимый вариант – медицинские маски. Надевайте футбольные щитки. Берите арматуры, молотки для строительства белого будущего… Целить в шлем орков. Никогда не говорите, что мы за насилие. Мы обороняем НАРОДОВЛАСТИЕ»…

Он все понимал в этой инструкции, кроме двух фраз про молотки для строительства странного «белого будущего» и про насилие…

Люди били людей. «Разве это не насилие? – думал он, – разве милиционеры и беркутовцы не обороняют это самое народовластие? А какое же тогда народовластие обороняют бьющие их?»…

В тот же день дюжий хлопец из «Правого сектора», взобравшийся на перевернутую пустую бочку из-под керосина, орал в мегафон: «Необходимы каски строительные, уголки металлические, скотч, черенки для лопат, газовые балончики типа «Терен» и «Кобра», противогазы, щитки футбольные или хоккейные»…

Было холодно и сыро. Молодой человек в осеннем пальто зашел погреться у «буржуйки» в палатке. Там на полу лежал захваченный майдановцами в плен солдат «Беркута» без глаза – он дико стонал, размазывая кровь по лицу. И просил помощи. Просил вызвать скорую.

– Ось тоби помищь! – рыкнул дюжий хлопец, приставляя ствол пистолета ко лбу теряющего сознание бойца.

«Почему хозяин прислал меня к этим людям? Зачем?».

Так спрашивал себя молодой человек в дорогом твидовом пальто, но не находил ответа.

На одном краю Майдана он слышал, что вся эта буча – борьба за демократию. А на другом забравшийся в кузов машины старичок профессорского вида кричал в мегафон:

– Сегодня они лицемерно называют экстремистов- штурмовиков, прорывающихся к Верховной Раде, борцами за демократию! Это же равносильно тому, что если бы мы объявили поборниками демократии экстремистов, идущих на штурм Капитолия, Вестминстерского дворца, Бундестага или Национального собрания Франции! Либо называли демократами политиков, которые создали революционные органы власти в Вашингтоне, Лондоне, Берлине или Париже!

«Ось визьмэм владу у Кыеви, и до Крыму добэрэмося! На кожному стовби будуть москали колыхатися!»

Выстрелы и взрывы иногда заглушали срывающийся голос старичка, но уставшие люди, слушавшие его, аплодировали.

На Майдане каждый оратор толкал свою правду.

И молодой человек чувствовал, что он оказался в каком-то дурацком положении. Хозяин заставлял его в той ситуации сидеть как бы сразу на двух стульях, приказывая ему переходить то в один лагерь, то в другой и «светиться» там.

Он лишь позже поймет, что на то были особые причины.

Метался он не по своей воле.

Впрочем – обо всем по порядку.

Он родился и вырос в Симферополе, во время учебы в тамошнем университете дважды менял факультет с географического на биологический, а биологический – снова на географический, но диплома так и не получил – ушел уже с четвертого курса. А поскольку он неплохо пел и играл на старом немецком аккордеоне, доставшемся ему от деда, то некоторое время за скромную зарплату парень развлекал пациентов Симферопольского пансионата для престарелых и инвалидов. И был весьма популярен в кругах «божьих одуванчиков». Но частые похороны своих восторженных и глуховатых почитателей сильно омрачали его солнечную душу и он ушел из пансионата. В общем – продолжал «искать себя», преследуемый родительским ворчанием.

– Я не пойму, кем ты хочешь быть? – иногда спрашивал его отец.

– Человеком, пап, человеком, – отвечал легкомысленный сын.

– Человеком нельзя стать без образования и работы, – еще строже напирал отец, – не хочешь учиться, бери в руки молот!

А чтобы не сидеть на шее у родителей, хлопец продолжал подрабатывать, где мог – сборщиком мебели, рабочим автозаправки, охранником магазина, дворником. Мама вздыхала, но оптимистично приговаривала:

– Ничего-ничего, сынок, многие так начинали…

Звали его Иваном, а фамилия у него была знатная – Потемкин.

– С такой фамилией, молодой человек, вам не улицу подметать надо, а в Верховном Совете Крыма править, – сказал ему с ухмылкой директор домоуправы, листая синий паспорт с желтым трезубцем на обложке.

Дед Ивана еще при жизни, а затем уже и отец (особенно под хорошую рюмку) рассказывали иногда туманную историю о том, что какой-то древней семейной веткой, каким-то запутанным родовым коленом крымские Потемкины имели отношение к фавориту русской царицы. Неправдоподобная, как и все красивые легенды, семейная сага гласила, что светлейший князь имел в баньке грех с таврической красавицей, которая «понесла от него», и когда она родила, то Григорий Александрович, через два года заехавший в ту же деревню и в ту же баньку, признал в кудрявом ангеле своего сына и дал ему свою фамилию, а мать его озолотил так, что жила она безбедно до самой смерти.

В синем паспорте «громадянына Украины» крымчанин Иван Потемкин значился русским, как и отец. Мама же была украинкой, полтавчанкой, родом из знаменитого гоголевского села Большие Сорочинцы. Сколько помнил себя Иван, в семье его никто и никогда не заводил разговоров о русской и украинской крови – жили с этим так же привычно, как с голубым летним небом над головой, как с белым снегом зимой.