Елизавета Дворецкая - Огненные птицы [litres]

При слове «княжеские» он выразительно взглянул на того угра, что переводил. И в глазах Такшоня мелькнуло понимание. Уже будучи князем, Святослав вместе с предложением даров намекал и на помощь в завоевании Арпадова стола для его внука.

– Думаю, нам стоит принять дружбу Святослава, – сказал Ченгеле, обращаясь к Такшоню и своим людям. – Нас звал сюда Ладисло – помогать ему воевать с русами. Мы согласились, ибо он обещал платить нам ежегодную дань. Но воевать с русами вместо Ладисло мы не обещали.

– Это речь разумного человека, – одобрил Мистина. – Уж не вам искать работы для своих мечей!

– Разумные люди всегда договорятся, – кивнул Ченгеле. Ему было ясно: русам известно о затяжной войне угров с королевством Восточных франков, что, конечно, делало для них лишним войну еще и с русами. – Пожалуй, нам стоит еще выпить и поесть жареного мяса, чтобы веселее было вспоминать предания о славе дедов, как ты думаешь, князь?

Оба войска расположились отдыхать. В долине поставили еще несколько юрт, в каждой пировали угорские и русские бояре. Оба князя вновь сошлись вместе, чтобы обменяться дарами. Такшонь как гость первым преподнес свои: хорошего жеребца, однолезвийный дорогой меч и седло, богато украшенное бронзовыми бляшками и накладками резной кости. Люди столь высокого рода – воины и всадники, и они меняются дарами, ценимыми в этом кругу у любого рода и племени.

– А вот мои дары тебе! – объявил Святослав и сделал знак своим отрокам.

Из рядов дружины вывели кого-то, укутанного в вотолу с головы до ног. Угры было думали, что это русский колдун, и косились на него с опаской, но это оказалась светловолосая юная дева – одна из самых красивых, что были отобраны в челядь. Увидев ее, угры разразились удивленными и радостными восклицаниями. Такшонь улыбнулся. У него уже была жена – печенежка из кочевавшего на запад от Днепра колена Нижняя Гила, но к прелести славянских дев он не мог остаться равнодушным.

Потом Улеб и Игмор сын Гримкеля Секиры положили перед Такшонем еще два дара: пластинчатый доспех и меч в красных ножнах с серебряным наконечником.

Ножны были взяты у кого-то из гридей: тот меч, что Святослав предназначил в дар своему новому другу, к нему в руки попал без них. А сам меч… Когда Такшонь выдвинул клинок из ножен, у него радостно заблестели глаза. Цену хороших «корлягов» угры знали не хуже русов. Черные разводы на клинке, клеймо мастерской на Рейне – черные значки надписи на языке франков… Меч Фарульва Лодочника обрел нового, куда более знатного хозяина.

Кияне с невозмутимыми лицами смотрели, как преподносятся и принимаются дары. Хороший меч пришелся кстати, обеспечив Святославу дружбу Такшоня, а об убытке юный князь не жалел. Вид этого меча наполнял его честолюбивую юную душу досадой. Знак богов, поначалу принятый им за одобрение, оказался упреком. И Святослав больше не желал его видеть.

Пока Такшонь рассматривал дар, Святослав украдкой покосился на Мистину. Тот мягко кивнул в знак одобрения. Без всякого поединка этот меч – невольный обманщик – помог ему очиститься от обвинений. Но Мистина был бы недостоин собственного ума, если бы не одобрил желание Святослава убрать напоминание об этом деле с глаз долой. Как можно дальше. Туда, откуда он, благодаря заново скрепленному мирному договору между внуком Арпада и внуком Олега Вещего, никогда не вернется на Русь.

Заканчивался месяц сечень, называемый также лютым, – время, когда люто воют метели, а в лесах волки справляют свадьбы. Восемнадцать полных лет назад, в одну из таких метельных ночей, в Киеве родился Лют, Свенельдов сын. Но сейчас он вовсе об этом не думал: получение меча сделало его из отрока мужем, а княжья воля наградила женой, и теперь все равно, сколько ему лет.

В эту пору нередко заканчивается хлеб прошлого урожая: из собранного по сусекам последнего зерна пекут общий коровай, раздают всем по кусочку, чтобы хранили до новой жатвы. Марена не подступится, пока эти кусочки лежат в чуровом куту: видишь, у нас есть хлеб! Кузнецы вострят серпы, женки выставляют на утренний мороз пряжу – чтобы выморозилась до снежной белизны. Подсекают в бору деревья для будущих построек. В лесах земли Деревской робко, но упорно стучали топоры: помня, как рыскали по лесам кияне в кольчугах, весняки еще боялись звуком выдавать свое присутствие, однако немало изб и клетей, весей и городков приходилось возводить заново. На северной окраине, на реке Норини, уже рубили бревна по повелению княгини Эльги: здесь она приказала строить новый город, откуда русский посадник будет управлять землей древлян. Ибо князей рода деревского, как она объявила, здесь никогда более не будет. Волею ее рухнул второй родовой покон земли Деревской, признающий право на власть лишь за потомком Дулеба, чтобы не возродиться более.

Но морозы идут на спад, и едва пригреет солнце, как от талой воды уже веет весной. Обоз, шедший вдоль верхнего течения Горины прямо на заход солнца, едва захватил последний санный путь. Серый, льдистый снег похрустывал под ногами и полозьями, когда обоз вползал в долину перед Божьей горой – святилищем Етонова города Плеснеска.

– Правьте к Божьей горе сразу, – велел передним бережатым Коловей. – Боги у нас и бужан одни, не выдадут. При них и будем с Етоновыми людьми говорить.

Раненый, что столько дней лежал без сил, теперь уже сидел в санях, обложенный соломой и мешками с небогатыми пожитками. Большую часть его лица и сейчас закрывали повязки, плохо отстиранные от старых кровавых пятен, с желтыми следами хвойных отваров и еловой мази. Но уцелевший глаз был свободен и смотрел по сторонам.

Встречаться с ним взглядом не стремились даже самые верные, самые преданные соратники бывшего деревского князя. Из этого голубого глаза сейчас смотрела черная безнадежность Нави. Можно отвоевать свою землю назад, если боги повернутся добрым лицом. Но ему, Володиславу, Доброгневову сыну, наследием своих дедов не владеть больше никогда. Не может обладать высшей властью тот, кто увечен телом: часть его теперь во власти Нави. Утратив глаз, Володислав утратил и личное наследственное право.

Но родовое право за его потомками сохранилось. Где-то в Киеве, куда русская княгиня увезла деревский полон, у него есть сын, Добронег, и дочь Малуша. Настоящее имя дочери – Малфрида, в честь Предславиной матери, – Володислав вспоминать не любил. Хотя и в этом он теперь видел залог надежды. Будь матерью этих двоих детей древлянка – их бы продали сарацинам, если бы не удавили всех троих для надежности. Брак с дочерью Олегова рода в деле примирения Руси и Деревов пользы не принес. Но теперь, когда все было потеряно, благодаря ему в сердце Володислава тлела искра веры. Эльга не даст сгубить детей своей любимой родственницы. Они выживут. Вырастут. И ради них Володислав теперь, когда мучительная боль раны отпустила и сломанная челюсть поджила, хотел поблагодарить богов за то, что сохранили ему хотя бы такую жизнь.