Елизавета Дворецкая - Огненные птицы [litres]

Через улицы предградья поехали к воротам в город – над ними возвышалась деревянная высокая башня, из-за чего ворота казались разинутой пастью вала. За валом, не в пример обычным родовым городцам, где только площадка да пара обчин вдоль края, потянулись новые улицы, дворы, избы. Чужаку здесь было немудрено и заблудиться. Княжий двор стоял за особыми тыном, князь жил в большом строении из нескольких соединенных срубов, на каменной подкладке. Здесь же стояло еще несколько изб и клетей – для гостей, челяди, разных припасов.

Как гостя самого князя, Мистину с дружиной разместили в гостевом доме. Это был вполне привычный для русов длинный дом с двумя очагами, земляными лежанками, где днем сидели, а ночью спали, с полатями наверху. После долгой трудной дороги Мистине и его людям требовалось время, чтобы привести себя в приличный вид и достойно предстать перед князем, поэтому Мистина передал поклон и просьбу о встрече завтра. Сегодня ему прежде всего требовалось в баню.

«Не в мои годы быть любопытным, – через Стеги передал ему в ответ Етон. – Но если верны слухи, то в этот раз ты расскажешь мне не меньше забавного, чем в прошлый».

– Слухи? – Мистина оглянулся на своих людей. – Ну, само собой. Кто-то уже наболтал. Хотелось бы знать кто…

Однако назавтра, очутившись наконец в просторной гриднице Етона, Мистина увидел только приближенных Етона. Старый князь ждал его на почетном хозяйском сиденье, а его окружали лица, по большей части уже знакомые Мистине: воевода Семирад, старший Перунов жрец Чудислав, другие бояре, как и в Киеве, частью русины родом, частью – бужане. Предки здешних русинов и впрямь жили среди потомков дулебов очень давно: язык, на котором они говорили, в основе северный, сильно изменился в устах поколений, так что киевские русы понимали его с некоторым трудом. Волынские русы по старой памяти называли свой язык «северным», но Сигдана, Рандольва, Адальстейна и других свеев из дружины Мистины, говоривших на настоящем языке Свеаланда, тоже понимали не сразу.

На господина Плеснеска и его округи Мистина глядел с любопытством: не так часто встретишь человека, живущего уже третий срок. Столь долгая жизнь была Етону дарована самим Одином. Снять проклятье Олега Вещего оказалось не под силу даже владыке Асгарда, и таким путем он пытался смягчить участь своего далекого потомка. Но яблоками Идунн [8]боги с Етоном не делились, и на восьмом десятке лет он уже напоминал развалину прежнего человека.

– Будь жив! – Мистина поклонился.

Надо сказать, очень редко в своей жизни он, потомок датских конунгов по отцу и ободритских князей по матери, отвешивал столь низкие поклоны. Ингвара, своего побратима, он после долгой разлуки обнимал, а так низко кланялся разве что его матери, королеве Сванхейд из Хольмгарда.

– И ты будь жив! – кивнул Етон. – Что так смотришь? Дивишься, что я еще жив? Не загадывай – как знать, кто из нас кого переживет?

Слава асам, что не взял с собой Люта, мысленно отметил Мистина. При всей его отваге он испытывал неприятное чувство под взглядом этих выцветших глаз на морщинистом лице в старческих пятнах – будто на тебя смотрит мертвец. Лет тридцать назад Етон вынес из какого-то сражения перелом носа; это часто бывает, если в битве получаешь по лицу краем щита, но если у Мистины от такого же удара еще в шестнадцатилетнем возрасте на носу осталась горбинка, то нос Етона был почти расплющен и сильно искривлен. Теперь на нем, чуть ниже переносицы, виднелась сухая красная ссадина. Едва ли кто бил плеснецкого князя по носу – видно, это была какая-то старческая незаживающая болячка.

– Как мне жаль, что я не застал тебя молодым, – не выдавая своих мыслей, Мистина улыбнулся. – До сих пор я встречал только одного человека, равного мне ростом, – Олега Предславича. А по тебе и сейчас видно, что ты был очень высок. Может, и превосходил нас, как знать?

Етон взглянул на Семирада:

– Покажи ему зарубку.

– Идем, – воевода кивнул Мистине и подвел его к одному из украшенных резьбой столбов, что в два ряда тянулись вдоль помещения, служа опорами кровли.

– Вот, – Семирад поднял руку и показал на зарубку на столбе близ среднего очага. Чтобы достать до нее, воеводе, человеку среднего роста, пришлось изрядно потянуться. – Это отметка роста князя, сделанная, когда ему было двадцать пять лет.

Мистина примерился и присвистнул. Отметка находилась на полголовы выше его собственной макушки. Понятно, почему Амунда сына Вальстена с юных лет прозвали Йотуном – что на языке волынской руси звучало как Етон. Он отличался великаньим ростом и великаньей же уродливостью лица. Вот только, подумал Мистина, время распорядилось этими дарами неодинаково. Рост сгорбленного старика стал с тех пор гораздо меньше, зато уродливость лица с годами только увеличивалась.

Однако в чертах Мистины отражалось лишь почтительное восхищение.

– Как это было предусмотрительно, – заметил он, возвращаясь к княжескому престолу. – Знавших тебя в юности уже не осталось среди живых, а столб – надежный свидетель для удивления будущих поколений.

– Это Вальда придумала, – пояснил Етон. – Моя первая княгиня. Так и сказала: когда ты состаришься, а эти все перемрут, никто и не поверит, что ты был так высок. Надо, дескать, сделать отметку в надежном месте, сейчас, когда ты, слава богам, наконец перестал расти.

А ведь, пожалуй, подумалось Мистине, молодая княгиня Вальда полвека назад любила своего мужа, раз ей пришло в голову увековечить его рост. Любила вопреки внешности… или как раз за это. И вёльва не предскажет, за что женщина полюбит мужчину. Кого за силу, а кого и за слабость…

– Какой мудрой была твоя первая княгиня! – искренне восхитился Мистина и невольно оглянулся, отыскивая женщину, которая подала бы ему приветственный рог.

В прошлый раз, семь лет назад, это была Семирадова боярыня. Сейчас с рогом возле престола стояла женщина помоложе, в варяжском платье с наплечными застежками.

– Это Катла, – кивнул на нее Етон. – Стегина женка.

Боярыня была куда моложе мужа – видимо, взята уже после поры греческих походов. Приняв у нее рог, Мистина вежливым поцелуем доброго гостя коснулся ее губ, но при этом улыбка в глазах словно говорила: ты лучшее, что я вижу в этом городе. Катла опустила глаза, морща губы, чтобы не выдать удовольствия.

Вернув Катле рог, Мистина вновь перевел взгляд на Етона:

– А ты, я вижу, так и не сыскал новой госпожи, достойной занять место на середине женской скамьи?

– Невеста не подросла еще, – угрюмо пошутил Етон. – Изволь сесть. – Он показал на второе почетное сиденье, напротив своего. – Будь у меня жена, она бы уже умерла от любопытства. Мы слышали, у вас лето выдалось бурное. В прошлый раз ты приезжал куда каким щеголем, наши все слюной изошли, глядя на твое платье греческое, да и уговорили меня на тот союз. Тоже портищ расписных захотели… А нынче, вижу, ты в жалях [9], – он окинул взглядом белый кафтан Мистины с серебряным позументом на груди. – Умер твой отец, это ведь правда?