Елизавета Дворецкая - Огненные птицы [litres]

А еще он понял: его сдали. Пять небольших и легких мешков с горностаями вынесли из дома уже в седельных сумках, и чего такого, если знатный гость везет подарки для добрых хозяев? Никто из чужих не мог видеть красную нить и Анундовы печати.

– Погоди-ка, воевода, – послышалось сзади, когда Мистина уже хотел сесть на своего вороного.

Он обернулся: перед ним стоял Семирад.

– Задержись ненадолго, – сказал тот, но чутким ухом Мистина уловил напряженность в его якобы дружелюбном голосе. – Дельце одно есть… с воробьиный нос…

– Что такое? – Мистина убрал руки от седла и шагнул к Семираду.

– Да тут… безделица, – даже Семирад, человек опытный, неробкий и преданный своему господину, медлил, снизу вверх глядя в стальные глаза Мистины. Спокойный и как бы «закрытый» взгляд не выдавал тревоги и не позволял заглянуть тому в душу. – Некие люди говорят, – Семирад указал на троих, стоявших позади него, – будто в седельных сумках у тебя некие… некая рухлядь мягкая… и это их рухлядь.

Не воеводское дело – разбирать чужую поклажу, но к киевскому воеводе и послу простого челядина не отправишь.

Мистина глянул на тех троих – незнакомые лица, простые белые свиты… Один – средовек с широким лицом, толстым носом и глубоко посаженными глазами, двое – отроки. Взглянул пока без большого внимания: он насторожился из-за упоминания мягкой рухляди в его сумках, но еще отчасти надеялся, что это просто какой-то вздор.

– Какая – «их»? – с нажимом повторил Мистина, самим голосом требуя разъяснений. – Их блуд взял, если они ищут свое добро в моей поклаже?

– Блуд, не блуд… А только принесли они жалобу князю, и князь велел…

– Ну?

– Поклажу твою осмотреть.

Повисла тишина. Мистина медленно положил руки на пояс. В чужом городе при нем был скрам и меч на плечевой перевязи, но пока его ладони не касались рукоятей.

– Етон приказал осмотреть мою поклажу?

– Истинно.

– Я хочу его видеть.

– Увидишь. Но сперва пусть твои люди вынут то, что в сумках седельных лежит. И с этим пойдем к князю.

Суровый взгляд Семирада говорил: он не шутит. Мистина медленно обернулся.

За его плечом обнаружился Лют. В гости к баварам Мистина его не брал, и ему полагалось сидеть в гостевом доме, но он, услышав от оружников, что здесь залаз какой-то, вышел и встал за спиной брата.

– Иди в дом, – тихо, но таким голосом, который сам принуждал к повиновению, проговорил Мистина.

– Нас кто-то сдал! – возмущенно шепнул Лют. – Я с тобой!

– Сдал. Но ты – мой Бальдр, иди в дом и сиди там. Здесь я разберусь.

Мистина повернулся к оружникам и сделал знак: доставайте.

Видя, что брат с ним больше не разговаривает, Лют попятился к дверям дома и остановился в тени навеса. Сил не было уйти, когда над головой Мистины, быть может, вот-вот зазвенят клинки.

И при чем здесь Бальдр?

Отроки вынули из седельных сумок два дерюжных мешка – небольших и самого неприметного вида.

– Их должно быть пять, – сказал Семирад, подтверждая догадки о доносчике.

Мистина снова сделал знак, и с коней Альва и Ратияра сняли еще три мешка.

– Теперь все?

– Пока все.

– Идем, – Мистина кивнул на гридницу.

Етон сидел на своем месте среди мягких, обшитых куницей подушек. Вошедшего встретил угрюмым взглядом. Мистина поклонился; он был сосредоточен, но почти спокоен. Его не поймали за руку, а взяли, потому что кто-то сдал. А это оставляло простор для перестроения кораблей… Пусть неширокий – но недаром Мистина родился в день начала весны, когда проснулся подо льдом сам волховский Ящер. «Выноси, отец!» – Мистина коснулся науза, висевшего на груди под одеждой. На медвежьем клыке искусный резчик, давно покойный брат Свенельда, вырезал с одной стороны голову ящера, а с другой – хвост. Сейчас ему понадобятся все дары его покровителей: сила медведя, ловкость ящера и упорство текучей воды…

– Это что – гостинцы ты для баваров приготовил? – мрачно спросил Етон, когда пять мешков положили на пол перед престолом.

– Истовое слово ты сказал. Добрый человек в гости без гостинца не ходит, я, чай, вежеству учен.

– Ну, показывай, чем баваров хотел радовать? Любопытно мне.

– Любопытство свойственно многим. Даже порой мужчинам… – Мистина остановился перед престолом, над мешками. – Но прежде удовлетвори мое любопытство: с чего ты послал шарить по чужой поклаже?

– Явились ко мне люди, – Етон указал на тех троих, мужа и отрока, что вошли в гридницу вслед за Семирадом, – и пожаловались, будто у тебя рухлядь, и та рухлядь – их.

– Украл я ее, что ли? – с нетерпеливой насмешкой воскликнул Мистина.

– А выходит, так!

Мистина повернулся и внимательно осмотрел троих жалобщиков. В его сосредоточенном взгляде не было ни злобы, ни гнева, но это почему-то пугало сильнее всякой злобы. Даже Красила, зрелый муж, не трус, осознал причину славы Свенельдича-старшего: попасть ему на глаза уже означало подвергнуться опасности. Но стиснул зубы, стараясь хранить спокойствие. Не он придумал обвинить Свенельдича в краже. Это придумал сам Етон. Он, авось, и вытянет…

– И чем они докажут, что здесь их добро? – Мистина показал на мешки, все еще скрытые под дерюгой.

– Видать, печати там их господина.

– И кто их господин?

– Володислав, князь деревский.

– Брешут, – насмешливо ответил Свенельдич. – Откуда у него печать? Торговые дела не он вел, а мой отец.

– Так докажи.

– Я готов поклясться на моем мече, что на этой поклаже нет печати Володислава деревского.

– На твоем мече ты мне уже клялся! – сорвался наконец Етон, больше не в силах изображать невозмутимость. – Мир и дружбу сулил! Во всем заедино! Пока солнце светит и мир стоит! А сам тайком товары дорогие возишь! Там не Свенельдова печать!

А вот это я маху дал, подумал Мистина. Что стоило еще в Киеве надеть сверху другие мешки и наложить печать Свенельда? Она ведь у него – с тех дней, когда он приехал хоронить отца и получил от Соколины ключи от всех его укладок и ларей.

– Не уболтаешь ты меня больше! – гневно продолжал Етон. – Я тебе не девка! Показывай. Или я своим отрокам велю!

– Снимите дерюгу, – велел Мистина оружникам.

Пять мешков из хорошо выделанной кожи показались на свет. Мистина сам взял один и поднес Етону. Тот вгляделся, потрогал свинцовую печать высохшими пальцами.

– Анунд?

В самом этом имени был ответ о содержимом мешков.

– А внутри что?

Мистина слегка склонил голову к плечу:

– Ты так любопытен, что нарушишь чужую печать? Печать другого конунга, равного тебе?

– Чужую? – Етон оттолкнул его. – Здесь моя земля и все мое! Я знаю, что там!

– Тогда ты знаешь больше меня.

– Дайте! – Етон протянул руку в сторону древлян.