Александр Тамоников - Вражья дочь

Осип схватил ратника за ноги, поволок за баню.

Савельев с Власом и Дрогой прихватили с собой оружие поляка и подошли к погребу, входу в подземелье.

Тукин задержался, смотрел то на князя, то на Горбуна, который уже сапогом насыпал снег на кровавое место.

Тут-то и произошло то, чего он никак не ожидал.

Из дома при полном вооружении вышел хорунжий Витейский.

— Пся крев! — вскричал он, увидев Тукина. — Это опять ты, подлая русская скотина!

Егор вытащил из-за пояса топорик.

— Я, польская собака! Долго же я ждал этой минуты! Сейчас рассчитаюсь с тобой за жену и дочку!

— Ха! — воскликнул хорунжий. — Ты желаешь драться со мной, свинья? Давай быстрее, я спешу. — Хорунжий выхватил саблю из ножен.

Тут из-за угла вышел Горбун и с недоумением пробубнил:

— Да тут вроде как драка намечается? Почему без меня?

— Ах, вас двое? Ну, тем хуже, собаки!

Витейский, как и все знатные поляки, довольно хорошо владел саблей. Но он не знал силы Горбуна.

Однако сапожник крикнул:

— Не мешайся, Осип! Я сам.

— Осип?.. — Кажется, хорунжий начал понимать, что сапожник тут не только для того, чтобы отомстить ему, но поднять тревоги уже не мог.

Егор махнул рукой, и лезвие топорика прошло рядом с физиономией хорунжего. Тот успел увернуться и тут же занес саблю. Быть бы сапожнику зарубленным, если бы не его хитрость. В одной руке он держал топорик, второй сжимал нож. Когда хорунжий замахнулся саблей, Егор сделал шаг вперед, прижался к врагу и всадил клинок ему в живот.

Витейский открыл рот, сабля выпала из его руки.

Он недоуменно посмотрел на сапожника.

— Ах ты, скотина!..

Егор выдернул нож и тут же всадил его в грудь поляка. Тот упал на колени. Лезвие рассекло шею хорунжего. Он упал на снег. Тукин навалился на него и продолжал в исступлении наносить удар за ударом.

Он раскромсал бы врага на куски, если бы на шум не прибежал Савельев. Дмитрий тут же выбил из руки сапожника нож, ударом сапога сбросил его с изуродованного трупа.

— Охолонись, Егор! — Воевода тут же обратился к Горбуну: — А ты чего замер? Видишь, не в себе человек.

— А я-то чего, воевода? Это личное дело Егора, очень даже праведное.

— Тащи его в подземелье.

— Кого? Труп?

— Да дался он тебе. Тукина волоки!

— Ага. Понял.

Дмитрий взял себе саблю хорунжего, потом за ногу оттащил его к бане, к трупу ратника, и осмотрелся. С улицы вроде никто ничего не видел. Надо было хорошенько убрать следы.

— Тарас, сюда! — позвал воевода.

Прибежал лучник.

— Я здесь, князь! — Он увидел кровавые следы и осведомился: — Это чего тут за бойня была?

— Тукин налетел на Витейского.

— Ага! Значит, все-таки пересеклись их дорожки?

— Пересеклись. Метлу у изгороди видишь?

— Вижу.

— Бери ее и быстро замети все следы!

— Слушаюсь!

Пока Дрога прибирался, Савельев заглянул в дом, убедился в том, что там никого не было, подошел к воротам, выглянул на улицу. По ней, как и прежде, метались люди, конные и пешие. Они тащили пушки, пищали, порох, ядра. Спохватились поляки.

— Все, князь! — крикнул Тарас Дрога.

— Хорошо. Теперь вам с Горбуном надо трупы накрыть или засыпать чем-нибудь прямо там, у бани.

— Понял.

Это было сделано.

Потом ратники и сапожник, пришедший в себя, подошли к погребу, вход в который теперь был открыт.

— Факелы! — приказал Савельев.

Горбун засунул за пояс шестопер, вставил в ножны трофейную саблю и вытащил из сумы палки с тряпками и огниво, приготовленные заранее.

— Зажечь внутри! — распорядился воевода и добавил: — Один факел, Осип, оставь про запас, положи его у бочонков с порохом.

— Для чего?

— Может понадобиться.

Они вошли в подземелье, закрыли за собой дверь, подожгли факелы и двинулись по ходу. Впереди шагали Савельев с Бессоновым-младшим. Вскоре они оказались в том самом просторном помещении, пронизанном тремя тоннелями.

— Все ко мне! — приказал Савельев. — Один факел оставить, остальные притушить. Будем привыкать к темноте.

Горбун передал факел Дроге, остальные погасил и оставил при себе.

Савельев указал на левый ход, в глубине которого была видна стена, сложенная из мешков, и проговорил:

— Дрога, пойдешь туда, снимешь с десяток мешков, перетащишь их к краю хода, соорудишь укрытие и засядешь там сам, один. Оттуда по моей команде будешь стрелами класть поляков, которые объявятся здесь.

— Понял, князь.

— Выполняй! — Воевода повернулся к Бессонову-младшему. — Ты тоже тащи сюда мешки и укладывай их друг на друга. За ними укроемся мы с тобой.

— Уразумел, князь. — Влас оставил у входа оружие, которое помешало бы ему таскать мешки, и бросился в тоннель.

— Вы занимаете крайний ход, тоже делаете там преграду и укрываетесь за ней, — сказал Савельев Горбуну и Тукину. — Но мешки следует брать осторожно. Они за бочонками с порохом должны быть. Коли нет, притащите из двух других ходов. Ты, Егор, будешь стрелять в поляков из укрытия. Осипу быть в готовности выйти на площадку со мной и Власом для рукопашной схватки.

— Угу, князь, к этому я завсегда готов, — сказал Горбун.

— Один целый факел и огниво положишь рядом с бочонками с порохом.

— Положу.

К этому моменту ко входу вышли все ратники. Дрога с Власом притащили первые мешки с мукой.

— Слушать всем! — приказал князь.

Ратники застыли, глядя на него.

— В левом от меня крайнем тоннеле бочонки с порохом. Рядом Осип положит факел с огнивом. Коли не подойдет подмога, то последний, кто останется в живых, целый он будет или раненый, должен добраться до факела и поджечь порох, подорвать ко всем чертям эти схроны. Понятно, друзья мои?

— Понятно, князь! — ответили все в один голос.

Савельев улыбнулся. Иного ответа он и не ожидал.

— Но я надеюсь, что этого не потребуется, — добавил Дмитрий. — Подмога должна подойти вовремя. А теперь продолжаем дело.

Все взялись таскать мешки и делать заграждения.

Хорунжий Витейский собирался завести в подземелье пару десятков поляков, дабы они захватили там русских ратников. Но он не успел это сделать, испустил дух под ножом Тукина. Поляки так и не дождались хорунжего, получили приказ своего ротмистра и ушли на стены.

Этот самый ротмистр Михай Дерник расставил своих людей на городских стенах, а потом решил пройти до подворья Витейского, поглядеть, куда это запропастился хорунжий, специально оставленный Голубицким для каких-то тайных дел. Дерник не знал, что именно замыслил Голубицкий, да и знать не хотел. Это было не его дело.

Ему требовалось правильно организовать бой своей роты и выжить в этой схватке с мощной русской армией. О победе он даже не думал, знал, что добиться ее не удастся. Сперва надо умудриться не погибнуть, а потом просить небо о том, чтобы Царь Иван проявил милость.