Виталий Гладкий - Митридат

— Что — и? — взгляд римского агента, казалось, готов был пробуравить Макробия насквозь.

— И подарил воинское снаряжение, — отважно соврал Макробий, стараясь не выдать себя ни единым движением.

— Благодетель, — криво ухмыльнулся молчавший до сих пор Оронт.

— Опять-таки — обстоятельства, — назидательно изрёк Туберон, довольный покладистостью обычно строптивого купца.

Только теперь он до конца поверил Макробию — сведения, добытые Оронтом, полностью совпадали с признаниями купца. К счастью для горбуна, перс так и не раскопал, кто дал рекомендации Рутилию, Пилумну, Руфусу и Савмаку для поступления в царские хилии.

— И последнее, — на лице Туберона появилось слащавое выражение. — Ты тут заикнулся о деньгах, что ссудил этому клятвопреступнику Рутилию…

— Своему освободителю, — с вызовом перебил его Макробий.

— Не придирайся к словам. Смысл и так понятен. Так вот, дорогой мой Макробий, мы, знаешь ли, понесли некоторые затраты ради нашей знаменательной и долгожданной встречи. А поскольку ты, как истинный гражданин всемогущего Рима, обязан помогать соотечественникам в этих варварских краях и словом и делом, поэтому не грех тебе наши затраты — весьма солидные! — возместить. Не так ли?

Макробий уже давно понял, к чему они в конце концов придут, а потому лихорадочно пытался найти выход из западни, устроенной ему сладкоголосым «приятелем» с волчьим оскалом. Но, увы, даже его незаурядный практичный ум, изощрённый в разных коммерческих махинациях, был беспомощен против грубой силы и жестокости этих двух негодяев.

— К сожалению, мои дела сейчас в упадке, — сделал скорбную мину ростовщик. — Да и что можно иметь в этих нищих, полупустынных краях, где войны не прекращаются ни на один день?

— Не прибедняйся, старый скупердяй! — весело подмигнул ему Туберон, ожидавший нечто подобное — уж он-то достаточно хорошо знал невероятную прижимистость и жадность ростовщика. — На охрану тебе хватало, и с лихвой. Кстати, должен сказать, что теперь твои расходы сократятся — нанятые тобой каллатийцы уже больше не станут просить прибавки к жалованию, разве что оттуда… — он показал пальцем вниз.

Оронт злобно расхохотался. Не разжимая губ, засмеялись и персы, до сих пор безмолвными тенями таившиеся в тёмных углах комнаты.

— Сколько ты хочешь? — с отчаянностью обречённого прошепелявил горбун.

— Двадцать талантов серебром, — с грубой прямотой ответил Туберон — ему уже начал надоедать этот театр. — И как можно быстрее.

— В своём ли ты уме?! — поражённый в самое сердце, воскликнул Макробий. — Такой суммы я не видывал уже лет пять.

— А вот это уже твои заботы, — сказал Авл Порций, вставая. — Мне пора. Я оставлю тебя, чтобы не было скучно, вот с этими милыми созданиями, — смеясь, он ткнул пальцем в сторону низколобых подручных Оронта с неподвижными глазами хладнокровных убийц. — Когда они с тобой побеседуют, ты найдёшь и тридцать талантов. Но я не жаден, в отличие от тебя, а потому больше мне не требуется. Я уже говорил — всего лишь возместить убытки, не более. Так что думай, и побыстрее. Когда я вернусь, твои послания к собратьям по ремеслу, у которых ты держишь деньги, должны лежать на этом дифре. Письменные принадлежности тебе доставят в один момент. Пока, Макробий, — и, посмеиваясь, Туберон вместе с Оронтом вышли вон.

Помертвевший Макробий в каком-то оцепенении наблюдал за вяловато-размеренными движениями палачей. Негромко болтая о чём-то своём, они деловито подбросили углей в жаровню, затем достали ремни, чтобы привязать его к скамье, попутно поспорив о качестве местной кожи, не шедшей ни в какое сравнение с понтийской…

Всецело поглощённый ужасным созерцанием приготовлений к пытке, ростовщик, как и палачи, не заметил медленно отворяющейся двери. И только когда в комнате сверкнули акинаки, и раздались чуть слышные предсмертные хрипы персов, он увидел, что логово Оронта заполнили какие-то люди, безмолвные и безголовые. Впрочем, когда прошёл первый испуг, Макробий понял, что головы пришельцев скрыты под толстыми стёгаными шлемами-башлыками с прорезами для глаз, с нашитыми поверх прочной ткани металлическими чешуйками.

Один из них, видимо, предводитель, что-то коротко приказал на незнакомом Макробию языке и, сняв шлем, подошёл к ростовщику. На него глянули пронзительные чёрные глаза уже немолодго мужчины; лицо его было исполосовано шрамами.

— Не бойся, Макробий, мы пришли, чтобы освободить тебя.

— К-кто… в-вы? — пролепетал, заикаясь больше обычного, горбун.

— Просто друзья, — широко улыбнулся мужчина. — В своё время узнаешь. А теперь поторопись. Нам нужно покинуть это осиное гнездо как можно быстрее. Помогите ему, — заметив, что ростовщика не держат ноги, позвал он безмолвных воинов, обыскивающих пристанище Оронта и убитых палачей.

Будь на месте Макробия скифский царевич или Рутилий, они сразу бы узнали в предводителе Гелианакса, жреца бога Гелиоса. Но нашего бедного горбуна в этот момент мало интересовала персона незнакомца. Его мучил единственный вопрос: а не попал ли он из огня да в полымя? Видят боги, двадцать талантов серебром он бы ещё наскрёб, а вот сколько запросят эти?

Накинув на плечи Макробия тёплый плащ и напялив на голову шлем-башлык, воины едва не на руках потащили ростовщика по грязным извилистым закоулкам в только им известном направлении. Уже у выхода из этого зловонного лабиринта Макробий споткнулся о тело мёртвого перса, одного из его похитителей. Неподалёку, выпучив остекленевшие глаза в небесную синь, лежал ещё один бандит. И у того и у другого горло было захлёстнуто тонкой волосяной удавкой…

Туберон и Оронт подоспели на ристалище как раз вовремя: звонко загремели малые тимпаны, загудели рога, затем к ним тонкими голосками подключились флейты, и на арену, образованную тесно сгрудившимися пантикапейцами, выехали поединщики. От ристалища зрителей отделяла только тонкая цепь скифских гиппотоксотов, присевших на корточки, чтобы не мешать сидящим сзади счастливчикам созерцать невиданное доселе кровавое действо.

Распорядителем поединка царь назначил пантикапейского хилиарха, убелённого сединами ветерана, водившего фаланги боспорских гоплитов ещё на меотов и колхов. Выехав на середину гипподрома, хилиарх зычным голосом объявил:

— Слушайте все! По соглашению сражающиеся будут драться боевым оружием, которое каждый из них выбирает по своему усмотрению. За исключением дротиков и луков: их не должно быть вовсё, чтобы не поразить зрителей. Если поверженный воин запросит у противника пощады, поединок прекращается, — услышав, как среди сарматов раздались недовольные возгласы, он повысил голос: — Так решил сам царь, да будет век его долог и счастлив! А ежели кто из поединщиков решится нарушить это условие, то он умрёт немедля, — с этими словами хилиарх подал знак, и окружившие арену гиппотоксоты достали луки и стрелы. — Проверьте ещё раз снаряжение, и пусть боги решают ваши судьбы.