Бьярне Ройтер - Кольцо принца Файсала

– Говоришь, тебя зовут Васкес? Отлично! Слушай, юноша! На своем судне я не позволяю поминать черта, это понятно? Ни под каким видом. Команда набрана из людей, которые умеют говорить на чистом испанском языке, и я жестоко караю за ругань, в чей бы адрес она ни звучала. Это настоящая зараза, порождение самого Зла. Ты воспитан в истинной вере?

– О да, сеньор капитан, я знаю Псалтырь наизусть.

– Вот как? Что ж, это делает тебе честь. Можешь прочесть мне что-нибудь, Васкес?

– Охотно, сеньор капитан.

Том откашлялся и, выставив одну ногу вперед, прочел, первый раз в жизни переводя английскую поэзию на испанский:

Капитан задумчиво смотрел прямо перед собой. Потом он поднялся и подошел к окну, откуда открывался изумительный вид на изумрудно-зеленый океан.

– Псалтырь, говоришь, – пробормотал он, – странно.

Том потупился, сообразив, что, очевидно, перепутал Библию с одной из театральных пьес, которые он читал Саре Бриггз.

Капитан приблизился к нему.

– У тебя странный цвет глаз, юноша.

– Это у меня от мамы, – ответил Том, – такое бывает, когда ешь много пищи, богатой кальцием.

– Да ну? Как это?

– Да видите ли, сеньор капитан, – Том с важным видом скрестил руки на груди. – Дома у нас жило двенадцать коз, все названные в честь двенадцати месяцев. И вот коза, которую звали Ноябрь, давала очень много молока. Ее можно было доить по два раза в день, и за один удой мы получали по литру молока. На нашем столе не переводились превосходный сыр и отборнейшее масло, и благодаря этому мои семь братьев и я получили в детстве так много кальция, что наши глаза приобрели столь характерный зеленый цвет.

– Однако… чудно это как-то.

– К сожалению, у нас украли Ноябрь. Это сделал человек, у которого мы снимали жилье. Он был англичанином, – Том притопнул ногой и злобно сощурил глаза.

– Вот как?

– Да еще к тому же из Лондона. Он украл Ноябрь и продал ее на рынке. В отместку моя сестра дала ему так называемый афродизиак …

– Да что ты говоришь?

Том кивнул и, взявшись за мочку уха, рассказал капитану историю о слабительном порошке, который засадил козьего вора на шесть недель в уборную.

– Что ж, он получил по заслугам. Отличная история, – капитан одобрительно похлопал Тома по плечу. – Но теперь я должен вернуться к своим занятиям. Ты можешь идти.

Том поклонился, забрал кружку и закрыл за собой дверь в каюту капитана, весьма довольный собой.

Но по дороге на камбуз он вдруг подумал, что может возникнуть по меньшей мере недопонимание, если команда начнет путать объяснения касательно преждевременной смерти его родителей. Меньше чем за час он выдал три совершенно разные истории с тремя совершенно разными причинами, начиная от смертной казни и заканчивая дизентерией и чумой.

Том решил не давать воли своей фантазии и стараться следовать главному правилу любого лгунишки – говорить как можно меньше.

Через неделю он втянулся в рутинную жизнь камбуза, да так, что кок не мог на него нарадоваться. Но едва с работой было покончено, как Том тут же мчался на палубу и, вцепившись в перила, с наслаждением вдыхал ветер полной грудью.

Это удивляло кока.

– Чем, черт возьми, ты там занимаешься? – кричит он ему сквозь шторм.

– Я вдыхаю ветер, сеньор Феликс.

– Ты, должно быть, совсем свихнулся.

– Нет, просто я очень счастлив, – улыбается Том.

Ночью его можно было найти сидящим на бушприте, где он качался в такт с волнами, радуясь жизни и той звезде, под которой он родился.

Через две недели Тому казалось, что он изучил это судно от обшивки корпуса до самых верхушек мачт. Он научился правильно прислуживать за столом, обращаться с компасом и измерять скорость судна с помощью каната, куска бревна и песочных часов. Он взбирался на верхушки самых высоких мачт, откуда сам галеон казался не больше банановой кожуры на бесконечной глади океана. Здесь, наверху, качало гораздо больше, именно здесь можно было ощутить истинную силу природной стихии. Если требовалось залезть на грот-мачту, Том был готов заменить любого матроса: ловкий, как обезьяна, и шустрый, как ящерица, он быстро карабкался по вантам наверх.

– Эй, рыжий постреленок, тебе что, совсем жизнь не дорога? – сердится кок.

Том соскальзывает с мачты и смотрит на него сияющими глазами.

– Чем ближе к смерти, сеньор Феликс, тем острее чувствуешь жизнь.

Иногда он совершенно обескураживал беднягу кока, когда спрыгивал с грот-брам-реи в море, переживая свободное падение с высоты в 150 футов. Он ласточкой парил в воздухе, кувыркался, как цирковой акробат, и исчезал в волнах, оставив после себя лишь слабую рябь на зеленой глади моря.

– Вот это, я понимаю, моряк! – восклицал старший помощник капитана, когда кадеты выуживали счастливого Хосе из воды.

– А по мне, так это чистый сумасшедший, – ворчал кок. – В кои-то веки у меня появился нормальный помощник, да и тот псих.

Но Том наслаждался каждой секундой своего пребывания на корабле. Он все никак не мог надышаться, наглядеться, испытать на себе всю мощь и скорость ветра. Спал он лишь небольшими урывками и всегда охотно приходил на помощь на шканцах [12], на палубе, на камбузе или в трюме.

«Стрекоза» шла под всеми парусами, рассекая волны, и Том был счастлив, но через три недели хорошего ветра и спокойного плавания паруса зарифили, и судно встало на якорь.

Оказалось, что корабль дошел до заранее условленного места, где ему теперь предстояло дожидаться, пока подойдут два сторожевых судна, которые должны были сопровождать галеон с грузом золота через Атлантику.

Том познакомился с тремя рабами – Январем, Февралем и Мартом, которые действительно оказались такими ленивыми, какими описывал их кок. Они знали очень мало испанских слов и вечно путались в старших и младших чинах при подаче блюд, отчего во время офицерских трапез, где они резали мясо и разливали вино, то и дело вспыхивали скандалы. Поэтому вскоре все эти обязанности перешли к Тому.

– Как я и говорил, – ворчал кок, – эти негры абсолютно ни к чему не пригодны.

– Быть может, это потому, что мы их мало кормим, – предположил Том.

– Всем известно, – заявил кок, – что за каждую пойманную крысу причитается награда. Но как крысоловы они тоже никуда не годятся.

Том предпочел промолчать – он видел, что рабы ловили крыс не меньше него, но за неимением лучшего предпочитали их тут же съедать. Оставаясь при этом все такими же тощими.

Совсем по-другому обстояли дела с Томом, который за эти три недели округлился в щеках, потолстел, а все благодаря щедростям Феликса, который, не скупясь, накладывал ему побольше чечевицы каждый раз, когда Том приносил ему очередную крысу, насаженную на пику.