Далия Трускиновская - Свидетель с копытами

А ежели жива – куда бы она могла выбрести?

Алехан пошел смотреть карту своих владений и прилегающих к ним соседских владений. Но когда на карте один вершок соответствует полуверсте, карта же шириной и высотой поболее аршина, поневоле буркнешь нечто, для дамского слуха не предназначенное.

Старший брат где-то пропадал. Граф даже забеспокоился – не было ли меж ним и Катенькой Зиновьевой какого тайного уговора, о котором братец промолчал? Влюбленный Гришка вполне мог подкупить посланных в дозоры егерей, с него станется! Пронюхал, шум поднимать не стал, раскошелился – и графу донесли, что девица на пути в Коньково, она же прячется где-то в Острове!

Появился он к ужину. Стол уж был накрыт, граф распорядился подавать кушанье.

– Братец, пока тебя не было, я извелся, Катеньку ожидаючи, и стал с горя твоих людей расспрашивать, – сказал Григорий. – Может, не все прибежали смотреть на твоих пленников, может, кто видел, как Ерошка входил в дом или выходил из дома. Не верю я, что он с той покойницы повязки сорвал!

– Отчего не веришь?

– Не таков, чтобы столь подло человека губить. Я ж его помню. Осенью он моего Нептуна холил и лелеял, как дитя. Так вот, не все твои ротозеи сбежались. Две девки, не помню, как звать, были в саду, урок выполняли – им велели цветочную рассаду на рабатки высаживать. И не просто, а узорно. Им было не до беготни. Вот они и видели твоего Ерошку. Но он был не один. С ним к дому пробежал какой-то бородатый детина. Они такого детину не знают, никогда тут не видали. Им бы, дурочкам, сразу бежать, донести, что Ерошка сыскался, а они побоялись – не выполнят урока, садовники заругаются. И еще подумали – раз Ерошка к дому бежит, там же его увидят. Откуда девкам было знать, что вся дворня сбежится глазеть на того парня с девкой?

– Да, знать им это было неоткуда. Благодарю, Гриша… Вели этих девок ко мне позвать. Поговорю с ними ласково – глядишь, еще что-то припомнят.

После ужина привели перепуганных девок. Они прямо с порога бухнулись на колени. Кое-как граф успокоил их. Девки оказались ненаблюдательны – описать человека, что был с Ерошкой, не смогли, запомнили бороду и бурый армяк. Но потом вспомнили – из-под пол армяка мелькали тупоносые сапоги.

– Кто б это мог быть? – спросил граф. – А когда они убегали – в какую сторону их бес понес?

– К околице, батюшка!

– Понимаю, что к околице. Оттуда – куда понеслись? Вы, девки, я знаю, были на склоне, оттуда, сверху, могли видеть.

– А черт ли их знает, что они могли видеть! – воскликнул Гришка. – Брат, давай пойдем с ними, сами с того места поглядим!

Но до рабаток [9] Рабатка – цветник, чаще всего, прямоугольной формы, узкий и длинный. они не дошли. Старый Василий поманил графа, делая руками загадочные пассы. Поскольку Алехану было что скрывать от Григория, то он и ухитрился улизнуть от брата.

Его ждал Терентий Сыч – старый опытный охотник, имевший особое поручение.

– Говори, только быстро, – велел граф.

– Точно ли ту девицу нашли и в Коньково повезли, ваше сиятельство?

– Точно, дядя Терентий. Ступай, не до тебя.

– Ваше сиятельство, мы ведь тоже переодетую девицу в лесу изловили. Думали – та, оказалась, выходит, не та? Когда Капитошка сбор трубил, мы поняли так – он изловил девицу, и эту отпустили. Но мы Капитошку с молодцами не нашли, зря, выходит, коней гоняли. Вот я и думаю…

– Слава Господу, жива! – воскликнул граф. – Куда вы ее дели?

– Она все твердила, будто родня госпоже Чернецкой, ну так мы и отпустили. Думали, та, настоящая, у Капитошки, а Капитошки-то и нет…

– Ну, будет тебе причитать. Ступай в людскую, вели, чтобы покормили. И без тебя голова кругом!

Алехан побежал в кабинет – отписывать княгине. Только поставил росчерк и собрался идти к рабаткам, смотреть, в какую сторону убежал Ерошка с загадочным бородачом, как явилась смущенная Федоровна.

– Ваше сиятельство…

– Чего тебе? – хмуро спросил граф.

– Люди боятся к твоей милости идти…

– До того я им страшен? Говори прямо, Федоровна, – велел граф. – Что там еще стряслось?

– Разбирались по твоему велению, как Ерошка в дом пробрался и из дома убегал. И вот что… Он шел через анфиладу, где, когда гостей нет, пусто. И с окон портьеры содрал.

– Как – содрал? На кой ляд ему портьеры?

– Да он их не унес! На ходу дергал! Иная наполовину ободрана, иная только покривилась. Еще картины криво висят, словно бы их кто сбоку толкал. И вот твоей милости дворня боится – ну как решишь, будто это их шалости и неопрятность. А это он, Ерошка! Боле некому! – воскликнула Федоровна.

– Черт возьми! Федоровна, зови людей! Пусть пройдут анфиладой, пусть выйдут в сад и так все дорожки осмотрят, будто бриллиант ищут. Скажи – все, что найдут, чтобы ко мне тащили!

Но бриллиантов не было…

Алехан сам пошел в анфиладу, и там его нашел старший брат.

– Знаешь ли? Я бы так все дергал и портил на бегу, чтобы подать знак, – сказал он.

– И что за знак?

– Может – чтобы в этом направлении бежали меня искать? Может – желаю, чтобы за мной побежали и меня нашли? – предположил Григорий.

– Не верю, братец, не верю. Ежели он за деньги продался и невесть куда повел Сметанного… Там еще одна странность. Федоровна сказывала – повадилась к нам бегать одна девка, княгини Чернецкой, и вокруг конюхов все крутилась. Но я княгиню знаю – старуха может пойти на хитрость, но не может подставить породистую лошадь под пули! Да и нелепо это – ну, выманила она куда-то моих дураков, ну, велела стрелять по ним, чтобы увести Сметанного – да и концы в воду. Дальше-то она что со Сметанным бы делать стала?! Конь приметный! Я бы приступил к розыску – и непременно бы добрые люди донесли, что у нее на конюшне такое чудо появилось. Или – что с ее конюшни тайно ночью белого коня куда-то уводили. Темное дело, брат. Очень темное.

– Один Сметанный правду знает, да не скажет.

– А ты почем знаешь? Однажды уже сказал!

Княгиня же в это время рассылала людей с письмами ко всем соседям, кричала, выпила два больших кофейника, бутылку мадеры, отправила гонца в Братеево к попу – чтобы отворял церковь и спешно служил молебен о здравии отроковицы Елизаветы. Повез гонец также десять рублей и старый образ Спаса – братеевский поп, зная, что у княгини есть совсем древняя икона, уже намекал, что хорошо бы ее отдать в храм.

Агафья не знала, как быть: княгиня, казалось, совсем забыла об Аграфене. Но, когда было сделано все возможное для отыскания Лизаньки, она пошла смотреть, как обрядили покойную дочь, и заговорила – такое сказала, что сопровождавшие ее Агафья и Глашка чуть на пол не сели.

– Твои затеи? – строго спросила княгиня. – С собой ее забрать решила? Я те дам – с собой! Ты у меня без отпевания в землю пойдешь! За оградой закопаем, как бешеную собаку! Ты не мать, ты шлюха последняя! Сперва за хорошего человека тебя отдали – не умела ценить! Потом вдругорядь отдали – и с тем не ужилась! Думаешь, не знаю, какова ты мать? Лизанька росла, как трава подзаборная, сынишки твои – также! Не нужна тебе Лизанька, не смей ее с собой тащить! Хочешь забрать мне наперекор? Мне назло? Не выйдет! Ни свечки за упокой твоей грешной души не затеплю! Ни единой!