Далия Трускиновская - Свидетель с копытами

– Зная Бейера и его привязанность к покойному императору, я бы даже отважился назвать имя сей особы, – добавил Фельдман.

– Да и я… – проворчал граф. – Отчего господин Архаров решил, будто Бейер болтается в моих владениях?

– Не желая лгать вашему сиятельству, – церемонно отвечал Шульц, – скажу лишь то, что мне известно доподлинно. Вышеупомянутый Бейер получил лошадей в Москве, а московский или столичный покровитель указал ему пребывать поблизости от Острова, того знать не могу. Предполагаю, что столичный.

– Хорошенькое дело… – пробормотал Алехан. – Кто ж это меня столь возлюбил?

– Брат, тут ловушка! – воскликнул Григорий.

– Сам вижу, что ловушка. Скажут – Орлов-Чесменский пригрел людей, что затевают какое-то покушение, а то еще, чего доброго, скажут, будто он сам их для того покушения готовил! Гришка, я бы служил и служил государыне, я не желал в отставку, видит Бог! Но пришлось – вслед за тобой. Ну, скажи наконец, чем тебе плохо жилось при государыне? Отчего ты принялся колобродить? Чего тебе недоставало? Кабы ты ей не изменял – и ты бы при ней состоял, и я бы в отставку не ушел.

Старший брат развел руками.

– Ну, изменял, да кто же в наше время хранит верность, да еще при дворе? Я ни за кем не махал, они сами под меня стелились! А в душе… а душа… Но я знаю – я ей все еще дорог!

– Великое утешение…

И тут Орлов-старший сказал то, чего младший от него вовсе не ожидал.

– Братец, я еду в столицу, требую аудиенции! И прямо скажу – тебя оклеветали! Катеньке я все потом объясню, она умница, она поймет! Что ты так глядишь? Она любит меня, она поймет! Когда приедет – ты объясни ей!

С тем Гришка и выскочил за дверь.

– Сдурел… – проворчал Алехан. – Господа Шульц и Фельдман, вы знаете в лицо тех московских полицейских, которые охотятся на Бейера в здешних краях?

Шульц, более бойкий, ответил за двоих: они-де и до московской чумы мало кого из москвичей знали, а после чумы, когда Архаров взамен покойников набрал новых людей, и вовсе не имеют там знакомцев; к тому же, оба они по своим пожилым годам переведены на канцелярские должности.

– Но что это за Бейер? Откуда он на мою голову взялся?

– Он из тех голштинцев, что приехали служить покойному императору. Я сам тоже голштинец, – сказал Шульц. – Остался в столице, сперва бедствовал, потом поступил на полицейскую службу. Потому и знаю Бейера. И Фельдман знает. Бейеру удалось попасть в полк Беренда Рейнгольда фон Дельвига, и он уехал служить в Лифляндию. Иногда приезжал в столицу. Мы сперва друг за друга все держались, потом как-то перестали. Но я знал Фридриха Армштадта. Я встретил его в ту осень, когда в оренбургской степи объявился самозванец. От твердил, что это не самозванец, а чудом спасшийся император, что император сидел в Шлиссельбургской крепости, что ему устроили побег. Много чего Армшадт наговорил, а на прощание сказал, что они с Бейером едут служить самозванцу.

– С ними уехал и Адольф Берг, – добавил Фельдман. – Никто не вернулся.

– Вы знали про это – и не донесли начальству? – удивился граф.

– Я не верил, что Армштадт поедет в какие-то дикие степи. Когда он говорил, что желает служить, как прежде, императору, он был изрядно пьян. Но потом лишь оказалось, что Бейер увез его с собой. Это была большая глупость.

– Да, очень большая глупость, – подтвердил Фельдман. – Но Берга и Армштадта мы тоже знаем в лицо. Хотя прошло столько лет, мы их опознаем.

– Ваше сиятельство, господин граф, нужно скорее найти московских полицейских, – сказал Шульц.

– И еще одного подлеца нужно отыскать, – проворчал Алехан. Он имел в виду Ерошку.

По бестолковому описанию Весселя граф приблизительно представил себе, куда завели егеря и конюхи Сметанного. Там поблизости была довольно большая поляна, очень подходящая для лошадиной свадьбы. И можно было спорить на тот огромный бриллиант, который Григорий Орлов три года назад якобы подарил императрице ради примирения после ссоры, против осколка стеклянного штофа, что свадьбу затеяла княгиня Чернецкая. (На самом деле императрица приобрела великолепный камень сама, за свои средства, и Алехан был в этом деле посредником. Но ей не хотелось, чтобы заглазно ее называли мотовкой.)

Ссориться со старухой граф не желал, хотя и разозлился на нее – из-за ее проказ он чуть было не лишился драгоценного жеребца. Но жеребец давно уже пасется в леваде под присмотром Степана, а вот его свита попала в беду.

Пропали четверо – конюхи Фрол и Ерофей, егеря Егорий и Матвей. Подняты два тела – Фролово и Матвеево. Парни дорого заплатили за свою глупость. И чем далее – тем более Алехану казалось, что виновник всей этой кутерьмы – Ерошка. Если верить Весселю – он единственный после стычки на лесной дороге остался невредим. И он приходил в орловский дворец вместе с Бейером, и он либо сам сорвал с раненой женщины повязки, чтобы она истекла кровью, либо молча смотрел, как это делает Бейер.

Вошел Григорий Орлов.

– Брат, я приказал своему Федору собрать имущество и оседлать нам хороших лошадей. Приготовь все бумаги – то, что этот дурной аптекарь наговорил, письмо Архарову, письмо государыне! Пиши прямо – в столице зреет опасная интрига, и недоброжелатели пытаются показать тебя предателем и заговорщиком! Так и пиши!

– Не буду. Что я – дитя малое, чтобы хныкать и жаловаться?

– Ну так я на словах все опишу. Буду к ней пробиваться. Полагаю, не откажет принять!

– Ваше сиятельство, – осторожно сказал Шульц. – Поскольку речь явно идет о покушении на ее величество, то обращаться следует к господину Шешковскому.

– Это по его ведомству, – добавил Фельдман. – Осмелюсь заметить, самый удобный способ.

Граф понимал, что старые полицейские правы. И понимал также, что Григорию будет трудно говорить с императрицей: хотя она показывала, что ценит давнюю дружбу, но поди знай, что у нее на уме.

– Я – к кнутобойце Шешковскому? – удивился Орлов-старший. – Хотя они правы, ему за то и деньги платят, чтобы ловил государыниных супостатов. Ладно, скрипя зубами, пойду и к Шешковскому. Ну так прикажи дать нам лошадей!

Начальник Тайной экспедиции, недавно произведенный в статские советники, Степан Иванович Шешковский пользовался доверием императрицы Екатерины. Но в столице его не любили – любить такого человека попросту невозможно.

– Да погоди ты! – крикнул Алехан. – Мне еще письма сочинять! Экая ты горячка! Вот черт, дожил – послание Шешковскому писать собрался!

– А что дурного? Я горяч, брат Володька благоразумен, мы с тобой деньги тратим, брат Иван мастер копить…

– Ты ему это напомни, когда он за карточный стол сядет, – посоветовал граф. – Господа полицейские, коли угодно – возвращайтесь в подвал, а нет – я велю предоставить вам комнату. Василий!