Патрик О'Брайан - Коммандер

Склонив голову набок, доктор Рамис прищурил глаза и сжал губы, затем произнес:

— Как можно измерить эмоцию? Ее нельзя измерить. Эта мысль, я уверен, весьма ценная. Однако, мой дорогой сэр, где ваше измерение? Это нельзя измерить. А наука — это измерение, никакое знание не существует без измерения.

— Вполне можно! — горячо возразил Стивен. — Давайте определим наш пульс. — Доктор Рамис достал часы — великолепный брегет с центральной секундной стрелкой, и оба принялись сосредоточенно считать. — Ну а теперь, дорогой коллега, извольте представить себе, причем представить очень ярко, будто я схватил ваши часы и преднамеренно швырнул их оземь. А я, с моей стороны, представлю себе, будто вы очень зловредный господин. Давайте же изобразим жесты крайнего и яростного гнева.

На лице доктора Рамиса появилось такое выражение, словно на него напал столбняк: глаза почти закрылись, трясущаяся голова наклонилась вперед. Стивен оскалил зубы, принялся грозить кулаком и что-то невнятно бормотать. Пришел слуга с кувшином горячей воды (второй кружки какао не полагалось).

— А теперь, — произнес Стивен Мэтьюрин, — давайте снова измерим пульс.

— Этот бродяга с английского шлюпа совсем рехнулся, — сообщил помощнику кока слуга корабельного лекаря. — Какой-то тронутый, кривляется, строит рожи. Да и наш не лучше.

— Не скажу, что вывод окончательный, — произнес доктор Рамис. — Но он удивительно интересный. Надо будет попробовать присовокупить резкие слова укора, горькие упреки и язвительные замечания, но никакого физического воздействия, которое могло бы отчасти объяснить изменение частоты пульса. Вы намереваетесь использовать это явление как обратное доказательство вашей теории, насколько я понимаю? Перевернутое, отзеркаленное, шиворот-навыворот, как говорят англичане. Очень любопытно.

— А разве нет? — отозвался Стивен. — Меня привело к такому ходу мыслей зрелище нашей сдачи и сдачи других судов. Поскольку ваше знание флотской жизни, сэр, гораздо полнее моего, вы, без сомнения, были свидетелем значительно большего количества такого рода любопытных событий.

— Думаю, что да, — ответил доктор Рамис. — К примеру, я сам имел честь быть вашим пленником не меньше четырех раз. И это одна из причин того, — добавил он с улыбкой, — почему мы так рады видеть вас у себя. Такое происходит не так часто, как нам бы этого хотелось. Вы позволите предложить вам еще кусок хлеба, вернее, половину куска и совсем немного чеснока? Дольку целебного противовоспалительного чеснока?

— Вы слишком добры, дорогой коллега. Думаю, вы, несомненно, обратили внимание на бесстрастные лица пленных матросов? Мне кажется, что так бывает всегда.

— Неизменно. На это указывает Зенон и все его последователи.

— И не кажется ли вам, что эта сдержанность, это исключение внешних проявлений чувств, которые, как я полагаю, усиливают угнетенное состояние, а то и являются его составной частью — не кажется ли вам, что это стоическое проявление безразличия на самом деле уменьшает страдания?

— Вполне может быть, что так.

— Я думаю, что так и есть. На судне были люди, которых я хорошо знал, и я твердо уверен, что без вот этого, что можно было бы назвать ритуалом сдерживания, такое обстоятельство сломило бы их…

— Монсеньор, монсеньор! — вскричал слуга доктора Рамиса. — Англичане входят в бухту!

На юте они нашли капитана Пальера и его офицеров, которые наблюдали за маневрами «Помпей», «Венерабла», «Одейшеса» а также находившихся подальше «Цезаря», «Ганнибала» и «Спенсера», — по мере того, как те шли против неустойчивого западного ветра через сильное переменное течение из Средиземного моря в Атлантику. Все это были 74-пушечники, кроме флагманского корабля сэра Джеймса, «Цезаря», вооруженного восьмьюдесятью орудиями. Джек стоял на некотором расстоянии с отрешенным выражением лица; поодаль от него возле ограждения сгрудились остальные офицеры «Софи», пытавшиеся соблюсти внешние приличия.

— Как вы полагаете, они будут нас атаковать? — спросил, повернувшись к Джеку, капитан Пальер. — Или вы считаете, что они станут на якорь напротив Гибралтара?

— Сказать по правде, сэр, — отвечал Джек, посмотрев на громаду Гибралтара, — я вполне уверен, что они будут атаковать. Простите меня за мои слова, но если учесть расклад сил, то похоже, что все мы нынче же вечером окажемся в Гибралтаре. Признаюсь, сердечно этому рад, поскольку это позволит мне отчасти отблагодарить вас за ту исключительную доброту, которую я встретил здесь.

Действительно, по отношению к нему проявили доброту и великодушие с того самого момента, когда оба обменялись приветствиями на квартердеке «Дезэ» и Джек шагнул вперед, чтобы отдать свою шпагу. Капитан Пальер отказался принять ее и, в самых красноречивых выражениях воздавая должное оказанному сопротивлению, настоял на том, чтобы Обри продолжал носить ее.

— Как бы то ни было, — заметил капитан Пальер, — не будем портить завтрак.

— Сигнал от адмирала, сэр, — доложил один из лейтенантов. — «Отверповаться как можно ближе к береговым батареям».

— Подтвердить получение приказа и отдать нужные распоряжения, Дюмануар, — произнес капитан. — Пойдемте, сэр, сорвем же тосты поскорей [104] Перефразированная строка из стихотворения Роберта Геррика — «Срывайте розы поскорей». , пока у нас есть такая возможность.

Это была доблестная попытка. Оба продолжали беседовать как ни в чем не бывало, повысив голоса, поскольку раздался грохот батарей на Зеленом острове и материке и гул бортовых залпов сотрясал бухту. Но тут Джек заметил, что намазывает повидло на жареную камбалу и что-то отвечает невпопад. Со звоном и треском разлетелись кормовые окна «Дезэ». Окованный сундук, стоявший под кормовыми окнами, в котором капитан Пальер хранил отборные вина, пролетел через каюту, извергая потоки шампанского, мадеры и осколки посуды, а посередине этого бедлама крутилось утратившее силу ядро, выпущенное британским кораблем «Помпеи».

— Пожалуй, нам лучше выйти на палубу, — заявил капитан Пальер.

Возникла любопытная ситуация. Ветер почти полностью стих. Проскользнув мимо «Дезэ», «Помпеи» встал на якорь очень близко справа по носу от «Формидабля» и принялся яростно обстреливать французский флагманский корабль, покуда тот верповался через предательские отмели при помощи якорных канатов, заведенных на берегу. Из-за штиля «Венерабл» встал на якорь приблизительно в полумиле от «Формидабля» и «Дезэ» и начал обстреливать их, ведя беглый огонь левым бортом. Между тем, насколько Джек мог разглядеть сквозь клубы дыма, «Одейшес» находился на траверзе «Эндомтабля», располагавшегося в трех-четырех сотнях ярдов мористее. «Цезарь», «Ганнибал» и «Спенсер» старались изо всех сил преодолеть безветренные участки и воспользоваться порывами бриза с вест-норд-веста. Французские суда вели непрерывный огонь. Все это время где-то на заднем плане, от Торре дель Амиранте на севере до Зеленого острова на юге, грохотали испанские батареи, в то время как большие испанские канонерки, неоценимые при отсутствии ветра, благодаря их мобильности и превосходному знанию рифов и сильных течений, меняющих свое направление, обстреливали продольным огнем ставшие на якорь неприятельские суда.