Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— А этот плащ принадлежит труппе? — поинтересовался брат по пути через мост.

— Да.

— Не забудь вернуть его в гардеробную, — ехидно сказал он, останавливаясь у провала в стене. Брат пропустил вперёд Джона Хемингса, а потом, впервые с тех пор, как мы встретились у края канавы, взглянул мне в глаза. Ему пришлось смотреть вверх — я на целую голову выше.

— Ты собираешься оставаться в труппе?

— Я не могу себе это позволить, — ответил я. — Я задолжал за жильё. А работы ты мне не даёшь.

— Тогда прекрати торчать вечерами в «Соколе», — таков был его ответ.

Он пошёл вперёд, и я думал, больше он ничего по пути не скажет, но через пару шагов брат обернулся ко мне.

— Ты получишь больше работы, — рявкнул он. — Августин заболел, и его мальчишка хворает, придётся их заменить.

— Ты не отдашь мне ролей Августина, — возразил я. — И я слишком стар, чтобы играть девушек.

— Ты будешь играть то, что предложат. Ты нам нужен, по крайней мере, на эту зиму.

— Я тебе нужен! — бросил я ему прямо в лицо. — Тогда плати мне больше.

Он проигнорировал моё заявление.

— Мы начинаем сегодня с репетиции «Эстер», — холодно сказал он. — Будем работать только над сценами Августина и Кристофера. Завтра мы представляем «Эстер», и ещё будем играть «Субботнюю комедию». Надеюсь, ты придёшь.

Я пожал плечами. В «Эстер и Ксерксе» я играл Астинь, а в комедии — Эмилию. Я знал все слова.

— Ты платишь Уильяму Слаю вдвое больше, чем мне, — сказал я, — а мои роли такой же длины.

— Возможно, всё дело в том, что он вдвое лучше тебя? И кроме того, ты мой брат, — сказал он, как будто это всё объясняло. — Просто останься на зиму. А что потом? Да делай, что хочешь. Оставь мою труппу и сдохни от голода, если желаешь. — И брат пошёл дальше, к театру.

А я плюнул ему вслед. Братская любовь.

Джордж Брайан прошёл к краю сцены и поклонился так низко, что чуть не потерял равновесие.

— Благородный принц, — произнёс он, когда снова твёрдо встал на ноги. — Как велит мне долг, я буду вам служить, пока смерть не нанесёт мне поражения.

Наш суфлёр Исайя Хамбл покашлял, чтобы привлечь внимание.

— Прошу прощения! Тут «пока смерть не поразит». Тут нет никакого «нанесёт». Извините!

— С «нанесёт» звучит лучше, — спокойно возразил брат.

— Это паршивое дерьмо, хоть с «нанесёт», хоть без, — сказал Алан Раст, — но если Джордж желает сказать «нанесёт», господин Хамбл, значит, пусть «нанесёт».

— Прошу прощения, — сказал Исайя со своей скамейки в глубине сцены.

— Вы были правы, делая замечание, — утешил его мой брат. — Это ваша работа.

— Я сожалею.

Джордж взмахнул шляпой и опять поклонился.

— Что-то и как-то там, — сказал он, — я буду служить вам, пока смерть не нанесёт мне поражения.

Джордж Брайан, нервный и беспокойный человек, которому каким-то образом удавалось оставаться решительным и уверенным в себе, когда зал полон, заменял больного Августина Филлипса. Репетиции связали его с Саймоном Уиллоби, который заменил в этом спектакле Кристофера Бистона.

Джон Хемингс вяло взмахнул рукой в ответ на поклон Джорджа.

— И это продлится для нашей услады в нашем саду или в месте ином.

Уилл Кемп одним мощным прыжком оказался на сцене.

— Того, кто будет пить вино, — проревел он, — и не имеет ни одной лозы, нужно отправить во Францию. И если он этого не сделает, ему нужен мозгоправ!

При слове мозгоправ он присел, с тревогой осмотрелся и схватился за бракетт [3] Бракетт — экстравагантное решение ширинки, декоративный элемент впереди на штанах, к которому прикреплялись чулки. , из-за чего на Саймона Уиллоби напал приступ смеха.

— Мы идём в сад? — прервал его вопросом Джордж Кемп.

— Да, в сад, — ответил Исайя, — или в иное место. Так говорится в тексте, «сад или иное место». — Он махнул рукописью. — Прости, Уилл.

— Хотелось бы знать, сад ли это.

— Почему? — воинственно спросил Алан Раст.

— Мне представлять деревья? Или место без деревьев? — Джордж выглядел обеспокоенным. — Мне было бы легче.

— Представь деревья, — рявкнул Раст. — Яблони. Там, где ты встретил этого удальца, — он показал на Уилла Кемпа.

— А яблоки спелые? — спросил Джордж.

— Это важно? — спросил Раст.

— Если они созрели, — сказал Джордж, все еще обеспокоенный, — я мог бы съесть одно.

— Это маленькие яблоки, — сказал Раст, — незрелые, как титьки Саймона.

— Разве эта история не из Библии? — вмешался Джон Хемингс.

— Мои титьки не маленькие, — оскорбился Саймон Уиллоби, выпячивая тощую грудь.

— Это из Ветхого Завета, — сказал мой брат, — вы найдете эту историю в Книге Эсфирь.

— Но в Библии нет никакого Удальца, — сказал Джон Хемингс.

— Но здесь он уж точно есть, — заявил Алан Раст, — мы можем продолжать?

— Книга Эсфирь? — спросил Джордж, — Тогда почему её зовут Эстер?

— Потому что у написавшего этот кусок дерьма преподобного Уильяма Венейблса в голове одна мякина, — напористо сказал Алан Раст. — Может, теперь все помолчите и дадите Уиллу произнести свой текст?

— Если пьеса так плоха, — опять спросил Джордж, — то почему мы снова её играем?

— Ты думаешь, мы успеем подготовить к завтрашнему дню какую-то другую пьесу?

— Нет.

— Вот поэтому.

— Начинай, Уилл, — устало произнес мой брат.

— Здесь неплотно прибитая доска, — сказал Джордж, ударяя носком по передней части сцены, — поэтому я чуть не упал, когда наклонился.

— Мне не хватает вина и мяса, — Уилл Кемп обращался к пустым галереям «Театра», — но мне сказать не лень, у пса есть день, время пришло, быть может, чтоб кое-что добыть мне тоже!

— Кое-что добыть! — Саймон Уиллоби чуть не рассмеялся. Он прибыл в «Театр» раньше меня и выглядел удивительно бодрым и оживленным.

— Ты не пошёл вчера вечером домой? — спросил я, но вместо ответа он лишь усмехнулся. — Он тебе заплатил?

— Возможно.

— Можешь одолжить немного?

— Меня ждут на сцене, — сказал он и убежал.

— Разве не должно быть «мяса и вина»? — Джордж снова вмешался в репетицию.

— Это моя реплика, — заворчал Уилл Кемп, — какое тебе дело?

Исайя всмотрелся в текст.

— Нет, сказал он, — Уилл прав, здесь «вино и мясо», прости.

Я устал, поэтому побрёл со двора через тенистый выход, где Иеремия Полл, потерявший глаз в Ирландии старый солдат, охранял внешние ворота.

— Опять дождь собирается, — сказал он, когда я проходил, и я кивнул.

Иеремия говорил это всякий раз, когда я проходил мимо него, даже в самые тёплые, сухие дни. Я услышал лязг и скрежет клинков и вышел на слабый солнечной свет, где тут же увидел Ричарда Бёрбеджа и Генри Конделла, практикующихся на мечах. Они стремительно двигались, отступали, скрещивали мечи и наносили удары. Генри рассмеялся над какими-то словами Ричарда Бёрбеджа, потом увидел меня, поднял меч, шагнул назад и жестом велел остановить тренировку. Они оба повернулись и посмотрели на меня, но я притворился, будто не заметил их, и подошёл к двери, ведущей на места для публики. Когда я вошёл, то слышал их смех.