Мишель Зевако - Маргарита Бургундская

– Ну, Жан Буридан, – прокричал тогда Ганс раскатистым голосом, – что думаешь ты об этих людях, не имеющих ни кола, ни двора, не признающих ни веры, ни законов, этих висельниках и негодяях, которые, даже стоя у позорного столба, строят кислые мины толпам честных парижан, от коих те всегда приходят в восторг!

Была некая горечь в этих словах, которые прокатились по рядам собравшихся в тягостной тишине…

Буридан, Бигорн, Бурраск, Одрио и Готье д’Онэ стояли перед самым помостом.

– Отвечайте, монсеньор де Валуа, – промолвил Ланселот Бигорн.

– И отвечу! – сказал Буридан. – Да, я, сын Валуа и двоюродный брат короля Франции, скажу этим бродягам, что я о них думаю!

Он поднялся на помост.

По толпе пронесся гул любопытства, имя Буридана передавалось от стола к столу. Затем вновь воцарилась тишина.

– Арготинцы королевства Арго, – произнес он, – могу ли я быть вам товарищем и другом?

Разрозненные приветственные возгласы уже через несколько мгновений переросли в единый крик, и этот оглушительный голос толпы распространился по улицам, как предгрозовой гром, заставив вздрогнуть забаррикадировавшихся в своих домах буржуа, тогда как часовые королевских войск закричали:

– К оружию!..

Мало-помалу вновь восстановилась тишина. Буридан продолжал:

– Вот мой ответ королю Арго: воры и проститутки, негодяи и висельники, не имеющие ни кола, ни двора, не признающие ни веры, ни законов, я видел вблизи короля Франции, и я нашел его малодушным. Я видел вблизи монсеньора графа де Валуа, и я нашел его подлым. Я видел вблизи Ангеррана де Мариньи, первого министра королевства, и я нашел его жестоким. Я видел вблизи Маргариту Бургундскую, и я нашел ее низкой и отвратительной. Тысяч пятьдесят парижан возрадуются сейчас моей смерти только лишь потому, что я попытался защититься от малодушия, подлости, жестокости и низости, выступивших против меня единым фронтом! Еще тысяч двадцать спят и видят, как сдают меня властям, потому, что за мою голову назначена огромная, по меркам этих людей, награда. Я пытался понять, что же делает из человека благородное создание, пытался найти закон человечности, который сильные мира сего стараются подавить своими законами, и я нашел его – нашел среди вас, воры, негодяи и висельники!..

Бродяги и нищие переглядывались между собой с бесконечным удивлением.

Едва ли они поняли эти слова, но они ощутили некую ожесточенную гордость.

Кто, повторимся, были эти бродяги?

Для определения их как нельзя лучше подходят слова Ганса, повторенные Буриданом: негодяи и висельники. В большинстве своем эти люди были самыми настоящими животными. Вот только и среди них были в ходу определенные принципы: одним из них было уважение гостеприимства. И Буридан, в воодушевлении своем, вызванном, возможно, ужасным и грандиозным зрелищем, что разыгрывалось у него на глазах, приписывал этой толпе чувства, которые были лишь в нем самом.

Бродяги и нищие поняли лишь одно: что Буридан возносит им хвалу. И кем был для них Буридан? Человеком, который пошел против всех тех сил, с которыми воевали и они сами: короля, министров, прево, патрулей…

На сей раз разразилась уже целая буря восторженных криков.

Буридан ждал на помосте, рядом с загадочно улыбавшимся Гансом.

– Вот уже и отпрыск Валуа вступил в наши ряды! – промолвил Бигорн. – Что ж, клянусь святым Варнавой, это делает честь семейству Валуа!

Ганс подал знак, и все умолкли.

– Арготинцы, – сказал он, – раз уж вы не желаете выдавать Жана Буридана и его товарищей, вам следует подумать о защите. Быть может, завтра уже Двор чудес будет атакован… вы только что бросили королевской власти серьезный вызов; вы только что объявили войну первому министру, прево, силе и порядку…

– Война! Война! – возопили нищие, как вопили до этого сеньоры, собравшиеся в галерее Лувра, ибо люди одинаковы везде и во все времена, стоит лишь в них пробудиться хищным инстинктам, немного притупившимся за столетия цивилизации.

– Смерть прево и сержантам! – орали проститутки.

– Вздернуть Мариньи и Валуа! – горланили деловые ребята и погорельцы.

– Что ж, будь по-вашему: война так война! – прокричал Ганс голосом, который перекрыл весь этот шум. – Но это уже новая война, к которой никто из нас не приучен. Мы знаем войну улиц, знаем, как соорудить ловушку, в которую упадут экю честных буржуа, но мы не знакомы с искусством сражения в строгом боевом порядке, поэтому я, король Арго, заявляю: нам нужен командир, капитан. Я, король Арго, заявляю, что стану подчиняться человеку, который сможет привести нас к победе, что позволит нам закрепить за собой прежние привилегии на долгие века!

– Да! Да! Нам нужен боевой командир!.. Я тоже стану ему подчиняться! – воскликнул герцог Египетский.

– Капитан, который поведет нас за собой! – вскричал, в свою очередь, и герцог Грошовый.

– Герцоги, графы, жезлоносцы, клевреты, арготинцы! – продолжал Ганс. – Такой командир у нас уже есть. Вот он: Жан Буридан!

– Ура! Ура! Ура!

– Да здравствует капитан Буридан!..

Поднялся такой шум, что в некоторых соседних приходах, решив, что на Париж напали разбойники, забили в набат, который эхом разносился в ночи.

– Похоже, мой друг кюре из Сент-Эсташа решил за меня помолиться, – сказал Бигорн.

– Тысяча чертей! – завопил воодушевленный Готье. – Пусть уж Мариньи знает, что его ждет!

– На помощь! – закричали Гийом и Рике.

Все нищие и бродяги, что сидели за столами, вскочили на ноги. А в голове Буридана стоял такой же гул, как и в воздухе… Командир воров и разбойников!.. Юноша повторял это про себя раз за разом. Бледный, мрачный, не знающий, что и думать, он дрожал от необъяснимого ужаса…

И тем не менее он не говорил «нет»!

Это невероятное и отвратительное капитанство, делавшее его предводителем бандитов, – он был готов его принять!..

– Ради тебя, Миртиль! – бормотал он. – Чтобы спасти тебя!.. Пусть даже я погибну в бесчестии…

И так как он оставался неподвижным, так как приветственные крики становились все более неистовыми и отчаянными, Ганс отстегнул от пояса короткий кинжал, вынул из ножен и вложил в руку Буридана как своеобразный знак отличия.

Юноша машинально взял кинжал.

Рука его крепко сжала рукоять. В свете факелов блеснула сталь…

И тогда нищие и цыгане выстроились в длинную колонну, которая продефилировала перед помостом. То была странная вереница грязных оборванцев с мерзкими, пылающими лицами; отвратительная процессия, из которой неслись угрозы и приветственные крики, в которой вперемешку шли увядшей красоты молодухи и старухи, которые бормотали проклятия и чертили в воздухе каббалистические знаки, геркулесова сложения великаны и кривоногие карлики, и всё это проплывало мимо, словно поток, подхватывающий цветы, падаль, деревья, трупы, и всё это вопило: