Мишель Зевако - Тайны Нельской башни

Но, очевидно, ничего из всего этого не устраивало Бигорна, так как через секунду старьевщик провел его через потайную дверь в ту комнату, что располагалась за лавкой.

Там обнаружилось самое разнообразное оружие – луки, арбалеты, копья, шпаги, кинжалы, алебарды, – коим можно было бы вооружить целую роту, а также всяческое обмундирование, в том числе с гербом Валуа, Мариньи и даже королевским.

Здесь-то и сделал свой выбор Бигорн.

Из лавки он вышел уже лучником городского патруля.

За спиной, на ремне, у него висела большая кожаная сумка.

Ланселот направился к Лувру и не без внутреннего содрогания вошел в его большую башню, на первом этаже которой находилось королевское казначейство.

После того, как, благодаря костюму, он преодолел кордон из часовых и его провели в просторную комнату, где несли караул двенадцать королевских лучников, Ланселот Бигорн предстал перед неким человеком, которому, с самым простым видом, сказал:

– Я пришел за нашими двумястами золотых экю.

Казначей аж подпрыгнул в своем кресле и громко расхохотался.

– И кому же понадобились эти двести золотых экю?

– Да мессиру Жану де Преси, нашему прево.

Казначей вмиг сделался степенным.

Он понял, что речь идет о делах серьезных.

– Сам он, – добавил Бигорн, – сейчас лежит с лихорадкой в постели, но он вызвал меня к себе в спальню и сказал:

«Ланселот (так меня зовут), видишь эту сумку?»

«Да, мессир».

«Возьми ее и закрепи на спине».

«Готово, мессир».

«Хорошо! Теперь ступай к казначею Ее Величества королевы и попроси отсчитать тебе мои двести золотых экю, так как они нужны мне сегодня же».

Видя, что казначей совершенно сбит с толку, Бигорн, с видом человека, только что о чем-то вспомнившего, хлопнул себя по лбу и добавил:

– Я и забыл, что мессир Жан де Преси дал мне документ для вашей милости. Вероятно, чтобы передать вам привет… вот он.

Порывшись в сумке, Бигорн вытащил оттуда пергамент, который ночью угодил в руки Гийома Бурраска и Рике Одрио, и протянул его казначею, который прочитал бумагу, перечитал еще раз, встал и исчез в соседней комнате.

Ожидание вышло долгим.

Прошел час, другой, третий.

Ланселот почувствовал, как покрывается холодным потом лоб.

Но волновался он напрасно, наш отважный Ланселот. Подобно всем бюрократам времен прошлых, настоящих и будущих, казначей всего лишь проявлял превосходство общественного положения, заставляя ждать лучника господина прево, что, по его представлению, должно было внушить вышеназванному прево величайшее уважение.

Наконец к Бигорну подошел некий служащий и, предложив проследовать за ним, провел на второй этаж, где в сводчатой комнате на столе лежали груды золотых и серебряных монет.

У Бигорна от такого зрелища аж глаза на лоб полезли.

– Скажешь своему хозяину, – промолвил этот служащий, – что в казне оказалось лишь пятьдесят экю золотом. Остаток суммы мы выдали ему серебром, пусть не обижается – что есть, то есть.

– Мессир Жан де Преси выразился совершенно определенно: двести золотых экю.

– Говорю же, милейший: пусть мы и не всё выдаем ему золотом, сумма в итоге получается та же.

И он начал загружать в сумку Бигорна золотые и серебряные экю.

Затем закрыл сумку и добавил:

– А теперь проваливай!

Бигорн, который на протяжении всей этой операции ждал, что либо свод падет ему на голову, либо плиточный пол разверзнется под его ногами, либо какая другая катастрофа случится, дважды просить себя не заставил. Он удалился, из последних сил заставляя себя идти спокойным шагом.

Выйдя же за ворота, миновав подъемный мост, наконец, ступив на грязную мостовую улицы, наш славный Бигорн ощутил, что еще немного, и он потеряет сознание.

И, движимый тем чувством, которое вынуждает выжившего при кораблекрушении жадно смотреть на едва не поглотивший его океан, он обернулся, вне себя от изумления и радости, и окинул большую башню Лувра долгим взглядом.

– Да, – пробормотал он. – Неужели это правда? Уж не пригрезилось ли мне? Действительно ли это я выхожу оттуда? Неужели за спиной у меня монет на сумму в двести экю золотом? [42] На лицевой стороне золотого экю был изображен сидящий король, который в одной руке держал шпагу, а в другой – четырехугольный щит; на стороне оборотной чеканилась либо корона (экю с короной), либо солнце (экю с солнцем). Существовали также экю с крестом, с дикобразом и т. д. Золотое экю с короной равнялось 45 су парижской чеканки, одно парижское су – 15 денье. Двести золотых экю представляли тогда весьма значительную сумму. – Примечание автора. Да!.. Но должен ли я что-либо из этой добычи достопочтенному кюре из Сент-Эсташа?.. По совести, нет! Так как не я ограбил прево и…

Тут Бигорна так резко толкнули в спину, что он едва не свалился в заполненный водой ров.

И в то же время чей-то яростный голос прокричал:

– Прочь с дороги, болван!

И нечто, вернее некто, словно ураган, пронесся по мосту и исчез за воротами, но не так быстро, чтобы Ланселот Бигорн не успел как следует рассмотреть этого человека!

– Прево! – пробормотал он и поспешил унести ноги.

То действительно был Жан де Преси, который, констатировав исчезновение своего чека на двести золотых экю, бежал к казначею, дабы предупредить его об этом.

«Припозднился чуток!» – подумал Бигорн, улепетывая со всех ног.

Получасом позже Ланселот, забрав у старьевщика свою одежду и сохранив лишь сумку, вошел в кабачок Кривоногого Ноэля, где обнаружил Гийома Бурраска и Рике Одрио, приходивших в себя после ночных эмоций, вызванных пышной трапезой.

Бигорн подал им знак следовать за ним.

Все трое вошли в ту невзрачную комнатушку, где укрывались Буридан и братья д’Онэ.

– Мессир Буридан, – промолвил Бигорн, – я принес вам помощь в людях, – он указал на императора и короля, – и в деньгах!

Ланселот начал кучками раскладывать на столе серебряные и золотые монеты.

В то утро Людовик X был облачен в охотничий костюм. По слухам, в лесу, покрывавшем склоны Монмартра и простиравшемся от Парижа на север, от Монморанси до Нуайона, были замечены дикие кабанчики, на которых король и решил поохотиться. К слову, травлю кабана Его Величество предпочитал всем остальным видам охоты.

Королеве тоже весьма нравилось наблюдать за тем, как человек нападает на животное с рогатиной и зачастую оказывается распоротым клыками умирающей добычи.

В этом была опасность, эмоции. Маргарите нравились эти эмоции, и если случайно на охоте никто не был ранен, она возвращалась во дворец недовольной.

Итак, Людовик – в доспехах из буйволовой кожи, доходящих до ляжек кожаных сапогах и длинных, до локтей, замшевых наручах – направился в покои королевы, заранее предвкушая ту радость, которую доставит Маргарите охота. Он пересек галерею тем тяжелым, стремительным, шумным шагом, что был ему свойственен, и вошел в прилегавшую к спальне королевы комнату.