Мишель Зевако - Тайны Нельской башни

– Жанна и Бланка! – воскликнул король, увидев сестер Маргариты. – Слава Богу, праздник будет полным! Ступайте переоденьтесь, через час выезжаем; я прикажу седлать ваших парадных коней. Нас ждет охота на кабана. Я пришел предупредить королеву.

– Королева не поедет! – промолвила Жанна.

– Королева больна! – добавила Бланка.

Ошеломленный, Людовик так и застыл на месте.

– Больна? – пробормотал он.

– Этой ночью, – сказала принцесса Жанна, – Ее Величество простудилась, из-за того, что провела в молельне больше времени, чем обычно. Сейчас у нее сильный жар, и она в постели…

– Я уже собиралась послать кого-нибудь предупредить короля, – добавила Бланка.

Лицо короля исказила гримаса готового вот-вот заплакать ребенка. Он глухо выругался – сперва едва слышно, затем громче и наконец вскричал:

– И это после того, как мы послали в Нотр-Дам дюжину восковых свечей с золотой оправой, по восемьдесят ливров за штуку? Гром и молния! Тысяча чертей! До чего ж несправедливы эти святые! Так, говорите, у нее сильный жар?..

– Сир, королева только-только уснула…

– Вы разбудите ее, и тогда прописанное лекарство не возымеет должного эффекта.

– Да-да, – прошептал Людовик, покорный, словно дитя. – Я лишь взгляну на нее.

И он направился к двери, что вела в спальню Маргариты.

Принцессы встали перед ним.

– В чем дело? – выдохнул король.

– Сир, умоляем вас позволить Ее Величеству отдохнуть…

– Позвольте мне взглянуть на нее хотя бы издали…

Этот солдафон, у которого ужасные приступы гнева случались по десять раз на дню, дрожал перед сестрами королевы. Он говорил шепотом. Он ходил на цыпочках, но несмотря на все его усилия, под его высокими сапогами трещал паркет.

Жанна приоткрыла дверь, и король осторожно заглянул внутрь – в глазах его стояла неимоверная боль.

В глубине спальни, в своей постели, лежала Маргарита и, казалось, спала.

– Как она бледна! – пробормотал король.

– Это добрый знак, сир, – заметила Бланка. – Это означает, что лихорадка отступает. Через несколько дней, судя по всему, Ее Величество будет вне опасности…

– И тем не менее я хотел бы войти, – вздохнул король и попытался толкнуть дверь.

Но дверь подпирала изящная ручка Жанны, и король, которому не стоило бы никакого труда преодолеть это препятствие, отступил с новым вздохом. В то же время Бланка легонько подтолкнула его к оратории.

– Ступайте, сир, ступайте… Позвольте нам заняться этим…

– Но однако же…

– Вы хотите, чтобы жар вернулся? Если королева увидит или же услышит вас, это вполне может случиться… она так вас любит!..

– Да, она меня любит, – растроганно промолвил король, позволив вытолкнуть себя в молельню.

Дверь за ним закрылась.

Людовик несколько минут стоял, прислушиваясь, то порываясь войти, то вновь отступая.

Наконец, на цыпочках, трогательный в своем наивном повиновении, он удалился, бормоча себе под нос:

– Отдыхай, дорогая Маргарита, отдыхай! Я же позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждалась!

Отойдя достаточно далеко для того, чтобы не быть услышанным, Людовик вновь перешел на свой стремительный шаг, темп которого лишь нарастал, как и бушевавший в короле гнев. Его Величество поспешно вошел в просторный зал, до отказу забитый приглашенными на охоту сеньорами.

– Король! – громовым голосом прокричал стоявший у дверей герольд.

Все головы склонились, воцарилась тишина.

– Господа, – сказал король, – охота отменяется!

И тотчас же, дрогнувшим голосом, добавил:

– Королева больна. У нее сильнейший жар.

При этих словах толпа этих суровых статных мужчин загудела подобно улею. С каждой секундой гул разрастался и наконец вылился в стенания, мольбы, проклятия.

– Это чей-то сглаз!

– Во всем виноваты эти проклятые евреи!

– Готов пожертвовать свою цепь и золотые шпоры шевалье Ордену всемогущего испанского святого Иакова Компостельского, дабы лихорадка отошла!

– Обязуюсь босоногим отправиться в Сен-Жермен-де-Пре и трое суток соблюдать абстиненцию!

– Собственноручно удавлю любого еврея, который попадется мне сегодня под руку!

– Сейчас же отправлю в Нотр-Дам три самые лучшие свечи!

Эти возгласы перемежались с проклятиями и мольбами, причем каждый из присутствующих вспоминал своего любимого святого, умоляя того даровать королеве выздоровление. Взрыв этой боли успокоил короля, который награждал любезными улыбками наиболее усердных на подношения и особенно отмечал ругательства.

Затем он удалился со словами:

– Если этого окажется недостаточно, проведем большую искупительную мессу.

В зале Совета Людовика ожидали несколько высокопоставленных сеньоров, которых король отослал со словами:

– Господа, Тайный совет!

Это означало, что остаться должны были лишь первый министр Ангерран де Мариньи и дядя короля, граф де Валуа. Обычно на Тайном Совете присутствовали также два брата короля: Карл, граф де Ла Марш, муж Бланки, и Генрих, граф де Пуатье, муж Жанны. Но в данный момент они находились в своих землях, пытаясь собрать налоги, что в то время представлялось операцией гораздо более затруднительной, нежели в наши дни.

– Мои добрые друзья, – промолвил Людовик, заняв свое место, – верные защитники моего трона, вы знаете, какое нас постигло несчастье. Королева больна; принцессы говорят, что у нее сильнейший жар. Таким образом Небеса высказывают свое недовольство нами, – добавил король, ударив кулаком по столу, за которым сидел. – Но мы исполним свой долг до конца. В момент этой более ужасной, чем война с Фландрией или Бургундией, катастрофы я взываю к вам, мои добрые советники. Что будем делать?

– Сир, – сказал Валуа, – полагаю, большой искупительной мессы, как о том и заявили Ваше Величество…

– Да-да, конечно! И мы принесем необходимые обеты. Но, – воскликнул вдруг король, ударяя себя по лбу, – как знать: не провинились ли мы в чем-то перед Богом, и теперь Господь наказывает нас за эти прегрешения, ударяя по дорогим нам людям. Эта колдунья – может, ее уже следовало сжечь?

Людовик вскочил на ноги и принялся беспокойно расхаживать по залу.

Валуа побледнел. Мариньи задрожал, несмотря на всю его уверенность в том, что Миртиль, коей покровительствует сама королева, ничто не угрожает.

– Мариньи, – произнес король, – я поручал вам инициировать процесс. Он уже закончен?

– Да, сир, – отвечал Мариньи. – Колдунья была приговорена к казни.

Мариньи лгал, но то был единственный способ успокоить короля и, возможно, отвести его мысли от этой ужасной темы. И действительно, на лице Людовика отразилось удовлетворение.

– Валуа, – продолжал он, – я назначил вас комендантом Тампля. Что делает сейчас эта колдунья? Что говорит? Не могла ли она и из темницы навести на королеву порчу?