Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

– Вот-вот, – подхватил его слова брат Алексей. – Нас нынче дома нет, господа хорошие, приходите в гости вчера…

– О чем толковать! – закручинился и сделал скорбное лицо Иван Халевин. – Видит бог, по великой нужде и противу воли своей надобно нам бить челом тому атаману от имени всех самарцев, над которыми мы поставлены старшими… А не склоним головы – отлетят они, голубушки, откатятся… От бессилия нашего коменданта поневоле принуждаемы брать на себя вину покорности и с видимой готовностью понесем атаману самарскую хлеб-соль…

Данила Рукавкин, усмехнувшись хитроумию бургомистра, без притворства тяжело выдохнул, сказал то, что долго зрело в душе:

– Иного пути и я не вижу. Надобно ныне и нам взять сторону сильного, за кем народ валом валит… А потом Господь да будет нам в защиту от гнева матушки-государыни: ежели комендант города не удержит, то и мы ему не велика опора без воинских команд. Какие из нас теперь воины? Муху и то зашибить не под силу.

– То так, – поддакнул Даниле отставной казачий ротмистр Петр Хопренин. – Не выйдем встречь атаману с хлебом-солью, так лишимся не только скота на хуторах, а и всего нажитого… Придется идти по миру с сумой.

– Вот и славно будет слышать атаману ваше решение, – хлопнул о стол ладонью Антон Коротков. – Какой резон самим в петлю лезть? Успеем мы со своими грехами на тот свет и по божьей воле.

Андрей Углидкий скосил глаза на повеселевшего Антона Короткова, усмехнулся и, погрозив ему пальцем, не без ехидства спросил:

– Скажи честно, Антон, славные колокола отлил ты, сказывая о силе атамана Арапова, чтоб нагнать страху на коменданта Балахонцева и на всех нас? Ну-тка побожись перед святыми иконами!

Антон Коротков и глазом не моргнул.

– Провалиться мне на этом месте! Ни в коей мере! Ну, ежели только о пушках слух дошел до меня несколько преувеличенным. А о ратной силе истинную правду говорю.

Петр Хопренин, вспомнив, хлопнул себя пальцами по лбу, поднялся со словами:

– Утром обещали мы капитану Балахонцеву ночевать вместе при пушках. Надобно сдержать слово, чтоб не подумал, будто испугались и порешили дома отсидеться. Идемте все на бастион, тамо и позрим, так ли по-прежнему крепок в своем решении оборонять город наш комендант?

Данила Рукавкин надел шапку, проговорил словно бы себе самому:

– Что держит в мыслях наш комендант, то ведомо лишь ему… А простой люд на вал с оружием не явился. Не явился, потому как умирать ему не за что. Резона нет никакого умирать, коль царь с царицей за трон удумали великую потасовку сотворить… И тут смешно учить застарелого хромого ковылять! Вот кабы к Самаре турки подступили или кочевые ногаи на город налетели, тогда иной резон биться за кров свой и за Отечество…

Антон Коротков услышал рассуждения Данилы Рукавкина, засмеялся и поддакнул:

– Вот-вот, нет нужды невестке, что деверь не ел! Какой царь ни сядет на трон, нам, купцам, все едино… Это крепостным мужикам воля обещана от помещиков, они и хватаются за рогатины. А нам, окромя своего интересу, блюсти нечего…

С этими рассуждениями и вышли на подворье Углицкого. Тихо было в ночной Самаре. По небу еле приметно двигались серые низкие облака, обещая обильный снегопад. Где-то далеко, у Большого питейного дома, с надрывом и жалостливо заливалась лаем одинокая, кем-то обиженная собака.

– Держись, Данила, а то вижу – скользишь на подъеме, – проговорил Петр Хопренин и подал Даниле руку.

– Да вот, брат, как вышло – все кузни исходил, а некован воротился… – пошутил невесело над собой Данила Рукавкин. – Кабы только подковами отделаться нам в это лихое время… Сидя в Хорезмской земле, зрил чужую междоусобицу, ругал хивинского хана Каипа за то, что не может навести порядка в своей стране. А теперь и у себя дома куда в какую усобицу попали! В столице матушка-государыня сидит, на нее через наш двор батюшка-государь с войском великим идет… Кому служить? Было бы две головы, так и не страшно, хоть одна да уцелела бы… – Данила поднимался по крутому склону следом за тучным, тяжело сопящим Хопрениным, ворчал на лихолетье. Отставной ротмистр, отдуваясь, прерывисто проговорил:

– Ничего, брат Данила… Не первая и не последняя усобица на Руси. Попробуем и мы рожь на обушке молотить… Авось что и получится съедобное.

Хопренина прервал скрипучий голос Андрея Углицкого:

– Странно, отчего на бастионе дозорного солдата не видно?

Земляной вал, белый от снега и потому хорошо различимый на фоне серых облаков, был совершенно пуст: там, где еще недавно прохаживались караульные солдаты, чуть приметно перехлестывала через высокий вал снежная поземка.

Поспешая один вперед другого, словно не веря вспыхнувшему в душе дурному предчувствию, вскарабкались на западный угол земляной фортеции, по верху побежали к северному бастиону, где днем стояли в своих бойницах шесть изготовленных к стрельбе пушек.

Часового на бастионе не было… Не было рядом и полуроты Нижегородского батальона подпоручика Кутузова, на которого так надеялись именитые самарцы: его солдаты не чета гарнизонным старцам поручика Счепачева. Бургомистр Иван Халевин вдруг по-мальчишески присвистнул, оглядел земляную фортецию сверху – казармы темны, часовых нет ни у батальонного цейхгауза, ни у казенного винного выхода. Правда, у казармы с поселенцами и каторжными одиноко маячил солдат из роты поручика Счепачева, должно, забыли его забрать с собой…

– Неужто… – начал было недоверчивым голосом Андрей Углицкий, насупленно с высоты бастиона озирая пустую крепость.

– Чего там «неужто»! – взорвался неожиданным криком Петр Хопренин, словно разуверился во всем святом на этой земле. – Бежал наш военный комендант! Забрал солдат и казаков и, нас не упредив, тайно бежал из города. У рогаток, смотрите, и то караул снял! Бежал налегке, пушек не вытащив, к сызранскому воеводе искать укрытия и защиты. А нас воры приходите и берите в постелях голыми руками!

Антон Коротков, скрывая усмешку, негромко сказал:

– Ну так за вами и вины никакой не будет, ежели без сопротивления встретите государева походного атамана Илью Федоровича.

Андрей Углицкий равнодушно глянул на сиротливые, снегом припорошенные пушки, словно они в чем-то были виноваты перед самарцами, и сказал Алексею:

– Поспешим домой. Надобно хоть что-то из казны понадежнее укрыть от завидущего чужого глаза…

Данила Рукавкин в сопровождении Антона Короткова пошел к своему подворью.

– Идем, брат Антон, и мы попытаемся отдохнуть пред тяжким завтрашним днем. Ночи совсем мало осталось…

– Нет, Данила, мне надобно спешить к своему двору. – Антон отвязал коня, снял с него теплую попону, начал надевать седло. Данила, поглядывая на темное окно своего дома, стоял в раздумье рядом, смотрел на его сборы. Потом спросил: