Даниил Мордовцев - Господин Великий Новгород. Державный Плотник

Когда буря несколько утихла, московский посол снова откашлялся.

– Дайте слово молвить, – начал он.

– Говори да помни, где ты!

– Великий Новгород, – продолжал посол, – посылал к великому князю от владыки и от всех людей Великого Новгорода послов своих, Захара да Назара, бить челом о государстве, и послы назвали великого князя государем!

Эти слова вызвали новую бурю…

– Вече никово не называло?

– Вече никогда не называло великово князя государем! Какой он нам государь!

– От века того не бывало, как и земля наша стала, чтоб какого ни на есть князя мы называли государем!.. Не бывало того!

– Всяково князя свово мы называли господином, а не осударем!

– Осударей у нас не бывало и не будет!

– А что вашему князю сказывали, будто мы посылали – и то сказывали ложно!

– Давай сюда Захара! Где Захар?

– Подавай сюда Назара! Мы их спросим!

Десятские бросились искать Захара и Назара. Голоса то возвышались до крику, то падали. Более степенные люди просили посла объяснить им, какая разница между «господином» и «государем».

– Осударь – титло.

– Что ж такое, что титло… А? Прислушайте, господо и братие: он об осударевой титле нам скажет.

– О какой такой титле? Знать не хотим никакой титлы!

– Да ты допреж выслушай, да тогды и ори!

– Я не ору…

– Полно, слушайте, братцы!

Кое-как удалось угомонить крикунов. Они замолчали – и все стихло. Посол заговорил:

– Титло есть слово великое… Коли вы великаго князя осударем назвали, и то знак, что вы за нево задались, и тогда следует быть ево суду в Великом Новгороде, и тиунам ево сидеть по всем улицам, и Ярославов дворище великому князю отдать, и в суды ево не вступатца…

Опять буря – еще сильнее прежней. Застонало вече.

– Так вот она, титла?

– Кака она, титла! Она не титла, а петля на шею Великому Новугороду!

– Нашли китлу!.. К черту ее! К черту китлу!

– Не китла, а титла!

– Все едино! Один черт на дьяволе!

– Захара подавайте сюда!

– Назара тащите на вече!.. Как смели они ходить в Москву судитца и крест целовать великому князю как осударю!.. Этого от века не бывало!

– И в докончанье сказано, чтобы новогородца не судить на низу, а судить в Новегороде! Тащи сюда тех, кто ездил на них судитца!

– Ишь китлу выдумали!.. И народец же!

Сквозь толпу с трудом протискивались десятские с бердышами. Они вели виновных.

– Пропусти! Вечново дьяка ведут, Захара!

– Назара пропустите, братцы, к помосту!.. Пускай ответ держат!

Бледные и трепещущие, подошли виновные к помосту. Они глянули на посадника – тот не смел, по-видимому, поднять на них глаз и глядел в землю.

– Переветник! – схватил за грудки вечного дьяка ближайший новгородец. – Ты был у великово князя, ты целовал ему на наши головы крест? Сказывай!

Вечный дьяк заговорил, но слова замирали у него в горле. Он сделал над собой усилие и крикливо, точно с плачем, бросал слово за словом, размахивая руками:

– Точно – я был у великово князя… целовал ему крест… Но целовал в том, что служить мне великому государю…

– Осударю! Слышите?.. Это китла!

– Служить мне правдою и добра хотеть… Токмо не на государя моево Великий Новгород.

– Опять китла! И на Новгород китлу накинул, переветник.

– Ни-ни!.. Не на Новгород и не на вас, свою господу и братью…

Голос его совсем порвался. С лица крупными каплями катился пот… Он упал на колени.

– И Назар ходил за китлой! Сказывай, Назарьище!..

Тот стоял безмолвно и только дрожал.

– Говори! Зачем ходил?

– Посадник…

– Что посадник?

– Посадник посылал…

– А! Посадник!.. И посадник переветник!.. Продали нашу волю!

Через несколько минут вместо посадника Василия Ананьина, вечного дьяка Захара Овинова и подвойского Назара на площади, у помоста, валялись безобразные клочки кровавого мяса.

– Не дам тебе, подлому, мясца ихово – каркай не каркай, – бормотал звонарь, грозя кружившемуся над площадью и каркавшему ворону и сметая метлой в одну кучу остатки тел погибших – посадника, вечного дьяка и подвойского. – Не дам ни волоса, не каркай…

Немного осталось этих «остатков реликвий»: все прочее разнесли на сапогах да на лаптях «худые мужики-вечники»… Экое времечко!

В декабре того же года Новгород обложен был московскими войсками, которые опоясывали его точно кольцом удава, постоянно, день за день, суживавшимся.

Сначала заняты были монастыри, расположенные с Софийской стороны, – Аркаж, Юрьев, Пантелеймонов и Мостищенский вплоть до реки Пидьбы, где находилась рубленая изба нашего старого знакомца – «пидблянина», недруга Гюряты-богатыря.

Потом москвичи заняли Лисичью Горку, Городище, Волотово, Сковородку, Ковалев, Деревяницу и, наконец, Перынь и Хутынь.

Вечевой звонарь не сходил с колокольни и все наблюдал за движениями неприятеля.

– Вон, аспиды, и Городище опоганили, и Перынь и Хутынь, поди, конским калом позаметывали, – бормотал он, по целым часам глядя на движение в московском стане.

Иногда старик, как бы забывая все окружающее, грозил кому-то кулаком по направлению к московскому стану:

– У-у, мукобряне [77] «Мукобрянами» назывались жившие на Городище московские служилые люди, получавшие от Новгорода продовольствие (от «мука» и «брать»). – Примеч. авт. ! Всю новогороцку муку пожрали!

Приближались рождественские праздники. Смутно было в Новгороде перед этими последними праздниками. Зато особенное оживление проявляли москвичи. С обеих сторон готовились к последнему, решительному бою, и Москва дорого бы поплатилась, если б она решилась напасть теперь на это гудевшее отчаянной решимостью гнездо шмелей.

Но московский князь был хитер: он знал, что лучше истомить их истомой, изволочить до отчаянья московской волокитой, взять измором… И он морил их, сидя в своем стане да разъезжая на богомолье по занятым его ратями монастырям.

– Чево мукобряне развозились, словно мыши в соломе? – ворчал звонарь, заметив одним утром особенное движение у москвичей.

По льду, по Волхову, ехала целая вереница саней, высились на конях вершники. Шествие, казалось, направлялось к Хутынскому монастырю.

– Али Хутынь поганить поплелись, мукобряне? – Старик заметил, что и ворон туда же полетел, и на него тоже поворчал: – Совсем перемосковился.

Великий князь действительно ехал на богомолье в Хутынский монастырь… Шествие обставлено было всеми признаками величия. Князя сопровождала толпа бояр и дружина латников, а в числе приближенных находился и Степан Бородатый, особенно заполонивший Иоанново сердце мудрыми изречениями из Писания, которые он ловко умел подтасовывать под московское мировоззрение.