Александр Тамоников - Отряд бессмертных [сделано из исходника, правда, без необходимых по тексту междустрочных интервалов (интонационных разрывов между абзацами)]

Дружинник отполз чуть левее. Женщин гнал охранник, и это было плохо. При нем Гордей ничего не мог сделать. Нет, конечно, он, невзирая на боль в груди, уложил бы татарина одним ударом кулака, но тогда поднялся бы шум, обнаружилось бы нападение.

Допустить такого он не мог и едва не закричал от отчаяния. Но вскоре оно переросло в радость. Татарин посчитал ненужным ходить с бабами туда-сюда, решил, что никуда они отсюда не денутся. Он отошел от двора, сел на землю и сложил под собой ноги.

Женщины же подошли к водоему. Спутница Анфисы зачерпнула воду, поставила бадью на траву. К роднику шагнула жена Бессонова.

Он тихо позвал:

— Анфисушка.

Женщина вздрогнула и выронила бадью.

— Ты что, Анфиса? — спросила другая женщина.

— Ой, Анюта, мне показалось, будто Гордей меня позвал.

— Какой Гордей?

— Да муж мой разлюбезный, оставшийся на Москве.

— Много думаешь о нем.

— Много, Анюта, каждый день. В снах живу на родине, в своем доме, с мужем, детьми, радостно, счастливо.

— Тебе не почудилось, Анфисушка, это я, Гордей.

Женщина со стоном опустилась на траву.

— Анфиса, вот он я. — Бессонов выглянул из кустов.

— Господи, Гордеюшка. Откуда же ты взялся? Не сплю ли я?

— Нет, родная, успокойся.

— Как успокоиться? Сердце молотом колотит в груди.

— У меня тоже. Я не могу долго говорить, да и вам тут задерживаться нельзя. Скажи, где Ирина. Власа я поутру видел.

— С нами, Гордеюшка. Приболела она, почти не выходит из времянки.

— Захворала? Серьезно ли?

— Простудилась. У нас тут лекарь свой есть, дает ей отвары. Но ты-то как нашел нас?

— Искал, вот и нашел. А коли правду сказать, то случайно. Власа сильно обижают?

— Терпимо. Других больше, особливо в городе. А мы тут держимся.

— Держитесь, недолго вам осталось в полону быть.

— Ты заберешь нас отсюда?

— Конечно. Слушай, Анфисушка, да подруге своей скажи…

— Да я и сама все слышу и ушам своим не верю, — проговорила Анюта.

— В общем, ведите себя как обычно, во всем подчиняйтесь татарам. Я уйду, но скоро вы будете на свободе. Сейчас не спрашивай ни о чем. Потом поговорим, будет время.

— Господи, Гордеюшка, да как же это?

— Все, родная. Ухожу, и вы ступайте, а то татарин-охранник забеспокоится.

— Да, Гордей, но ноги не идут.

— С силами, Анфисушка, соберись. Надобно держаться так, чтобы никто ничего не заподозрил. А я рядом, не волнуйся.

— А как попал-то сюда?

— Потом, Анфиса, ступай.

Женщины встали, забрали бадьи. И вовремя. Появился татарин, огрел их нагайкой, что-то злобно крикнул.

Бессонов сжал рукоятку сабли и буркнул:

— Рубануть бы тебя, черта басурманского, привыкшего баб беззащитных стегать.

Но сделать он ничего не мог.

Татарин погнал женщин ко двору.

Бессонов отполз, укрылся в небольшой балке, оттуда посмотрел, как бабы второй раз ходили за водой. Теперь охранник не отставал от них, время от времени грозил нагайкою, но так, чисто для острастки.

Бессонов прополз на пост, с удивлением посмотрел на Савельева и проговорил:

— Княжич, ты ведь должен спать. Кто меня выдал? — Он взглянул на Новика и Агиша.

Савельев повысил голос, но в меру, так, чтобы не было слышно на хуторе:

— Кто разрешил тебе уходить с поста?

— Так ведь, Дмитрий Владимирович, мочи не было, жуть как хотелось словом перекинуться с Анфисой, а главное — узнать, что с дочерью.

— Узнал?

— Узнал. Тут она, во времянке. Захворала.

— Серьезно?

— Нет, простуда. Это пройдет.

— Ты знаешь, что я должен сделать с тобой?

— Знаю, княжич, гнать метлой поганой из отряда. Но по-человечьи пойми, никак не мог я оставаться тут.

— По-человечьи? А если бы из-за тебя сорвалось дело?

— Так не сорвалось же. Я тихонечко.

Княжич посмотрел на Бессонова и заявил:

— С тобой еще будет разговор. И ведь не молодой, опытный человек, пример для других, а что натворил? Плюнул на приказ и самовольно ушел!

— Дмитрий Владимирович, хоть казни потом, как на Москву вернемся, только сейчас не ругай.

— Не ругай его, видишь ли! Ладно. Ты хоть выяснил, сколько невольников во времянке?

— Извиняй, княжич, не до того было.

— Ступай в лес. Тут тебе делать нечего. И готовься, к вечеру сюда должен мурза пожаловать.

— Это я понял по приготовлениям. Коли ты решил сам брать этого пса, то и меня возьми. Провинился я, да, не спорю. За это после накажешь. А сегодня бери с собой, пригожусь.

— Посмотрим, кто и что делать будет. Уйди с глаз моих!

— Не серчай, Дмитрий Владимирович. — Бессонов отполз в кусты.

— Худо получилось, — проговорил Новик.

Савельев взглянул на него и спросил:

— О чем ты, Кузьма?

— Так получилось, сдали мы товарища своего.

— Разумеешь, о чем говоришь? Кому сдали? Такому же товарищу?

— Все одно худо. Гордей Никодимович — заслуженный человек, славный, бесстрашный воин. Он не раз с татарами бился, известен многим, а мы…

Агиш озабоченно почесал макушку и сказал:

— Да, княжич, нехорошо вышло. Ты бы не наказывал Гордея.

— Вы у меня все получите по заслугам, как только сделаем дело.

Новик улыбнулся и заявил:

— Тогда можно будет, Дмитрий Владимирович.

— Распустил я вас! Глядите за двором.

У большого дома вовсю шли приготовления к встрече высокого гостя. До ратников доходили дразнящие запахи мяса, плова и прочих яств. На улице теперь было шесть татар и столько же невольников.

Чем дальше шло приготовление, тем больше нервничал Мустафа, старший на хуторе. Он орал, хлестал невольников нагайкой.

Солнце потихоньку катилось на запад. День выдался погожим, не жарким, тихим. Готовка подходила к концу.

Кто-то из татар из-за дома что-то крикнул.

Агиш тут же перевел:

— К Алату скачет гонец!

— Значит, мурза со свитой уже вышел из Казани. Скоро он будет тут, — проговорил княжич.

— Как бить его будем, Дмитрий Владимирович? — спросил Новик.

— Ты, Кузьма, подымай наших. Всем готовность! А как бить, это решим чуть позже, когда увидим, кто и где будет находиться, особливо сам мурза.

— Мурза с соплеменниками, коли такие будут, и Мустафа уйдут в дом. Туда же отправятся и наложницы. Во дворе останется охрана, которая приедет с Захиром. Местные по своим дворам разойдутся, — проговорил Агиш.

— Их тоже надо учитывать.

Служивый татарин покачал головой и заявил:

— Учитывать, конечно, следует, но вряд ли они высунутся из своих мазанок, когда мы пойдем на Захира. Им не очень-то надо подыхать за этого мурзу.

— Так потом с них голову снимут за то, что не защитили Захира.

Агиш вздохнул и сказал:

— Не знаешь ты казанцев, воевода. Они хитрые как лисы. Узнают, что противник серьезный, спрячутся. А когда он уйдет, выйдут, доспехи натянут, рубахи порвут, специально порежутся, дабы показать тем, кто прибудет из Казани расследовать это дело, что бились наравне с нукерами. А то, что выжили, так повезло им. Они героями были, держали оборону. Так все изобразят, что не прицепишься. Еще и награду получат.