Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Поэтому я, честно исполнив свой долг, поспешил домой в обществе Джо, Бимбаши [836] Стюарта и прочих. И верите или нет, когда в 83-м во главе армии хедива — половина которой сражалась против нас еще прошлым летом — поставили этого безнадежного осла Хикса [837] и поручили ему навести порядок в Судане, нашлись в Конной гвардии бессовестные рожи, требовавшие моего назначения к нему в штаб. Благодаря тому, что он был младше меня по выслуге, я получил возможность послать всех куда подальше. Но когда в сентябре пришла весть, что Хикс отправился-таки на охоту за Махди, помойные крысы выползли со своими статейками, сокрушаясь, «что задача возложена на сравнительно неопытного офицера, в то время как такие выдающиеся воители, как лорд Уолсли, генерал-майор Гордон или сэр Гарри Флэшмен, не понаслышке знающие врага и местность, сидят дома без дела».

Пот на моем челе выступал не столько от упоминания моего имени, сколько от имени Гордона, потому как никому в здравом уме не придет в голову мысль требовать моего назначения на место Хикса, зато в клубах шла упорная шейв [838] о том, что эту работенку поручат именно Чокнутому Чарли. А я понимал, что в таком случае первым, кого он прихватит с собой, будет Флэши [839]. Китай внушил ему ложное понятие, что мне сам черт не брат и я тот самый парень, которого славно иметь рядом, когда фуззи атакуют твое каре. М-да, воевать под началом Джо Уолсли само по себе не сладко, но хотя бы безопасно. Но Гордон?! Да лучше я пойду в бой с самым горьким городским пропойцей! У Чарли явно не все дома: втыкать в народ вилки, вытаскивать рельсы из под железнодорожных вагонов или расспрашивать абсолютно незнакомых людей, не встречались ли они намедни с Иисусом, каково? Увольте, пока Чокнутый Сапер не начал набирать рекрутов, есть смысл отправиться в заграничный отпуск.

И едва родилось последнее умозаключение, приходит письмо от Бловица, из которого на мой столик для завтрака выпадает та вторая судьбоносная фотография. Ни одно послание не поступало еще более кстати. Вот то, что он написал, с изобилием подчеркиваний и заглавных букв — хлеще, чем худшие из эпистол Элспет, — совсем не в стиле «Таймс».

Драгоценный Друг!

Пишу вам по Королевскому Поручению — что вы на это скажете?!! Это факт — ПРИНЦЕССА, не меньше! И какая принцесса, plus belle et elegante [840] , Сокровеннейшим Желанием которой является узреть отважного и прославленного сэра Г.Ф. — по причинам, кои я разъясню при нашей встрече.

Приезжайте в Париж не позднее четвертого октября, дорогой Гарри. Уверяю, вы будете очарованы и очень благодарны своему лучшему другу и преданному товарищу по судьбе

Стефану О.-Б.

P.S. Припоминая ваше увлечение фотографией, прикладываю снимок Ее Королевского Высочества. A bientot [841] !

Ну, разве это не везение? Элспет была в Шотландии, собачилась с сестрами, и мне предоставлялась уникальная возможность прошвырнуться инкогнито, покуда Гордон рыщет по сусекам, да еще и славно утолить плотский аппетит, если верить фотографии. Не то чтобы принцесса была такой уж неотразимой красавицей, но по мере пристального рассмотрения портрет интересовал меня все сильней. С него глядела высокая, импозантная дама в роскошном официальном убранстве, с короной на собранных в пучок светлых волосах. Одна, затянутая в перчатку, ладонь покоилась на подлокотнике трона, другая сжимала веер из перьев; обнаженное плечо пересекала отделанная бриллиантами орденская лента, а бижутерии на этом статном торсе было столько, что впору базар открывать. Она сидела в профиль, созерцая даль с презрительным высокомерием, так хорошо вязавшимся с властным, несколько вытянутым, лошадиным, лицом и вздернутым носом. Живое воплощение мелкой среднеевропейской королевской особы, с тем самым выражением «фи, как тут пахнет», что напомнило мне о дорогой Ирме из Штракенца, только даме с фото было далеко до ее миловидности. Впрочем, она была привлекательной, имелись и многообещающие признаки: лет под сорок, должным образом объезженная, с большим ртом и полной нижней губой, выдающей чувственность, и удивительной осиной талией между шикарным фундаментом и надстройкой, которая создаст поистине неотразимый облик мисс Мэри Ллойд [842]. Мысленно я представил, как раздеваю ее и как эта надменная властность уменьшается с очередным снятым предметом гардероба. И ее Сокровеннейшим Желанием является узреть отважного сэра Г.Ф.! Я тут же полез за «Брэдшоу» [843].

Перечитывая позже письмо, я поймал себя на мысли, что есть в нем нечто знакомое, эхо чего-то из прошлого, которое никак не удавалось поймать. Пока через пару дней, после полудня третьего октября, если быть точным, колыхаясь в вагоне для курящих Континентального Почтового Экспресса, я не осознал вдруг, что именно оно напоминает—то зловещее послание, которым Лола Монтес завлекла меня в Мюнхен. Ах, как давно это было! Та же самая манера эксцентрично выражаться (хотя английский Бловица был наголову выше, чем у управляющего Лолы — как, кстати, его звали? Ах, да, Лауэнграм), да и содержание было пугающе схожим: приглашение от загадочной особы с экзотическим титулом, включающее неясную просьбу и легко читающийся намек на пикантное продолжение... А что в итоге? В случае с Лолой меня ожидали кошмар, интриги, необходимость выдавать себя за другого и смертельный риск, которого я едва-едва избежал. О, но то ведь был заговор Бисмарка, состряпанный в скверные старые времена, теперь же нам предстоит иметь дело с душкой Бловицем и распущенной представительницей аристократии, явно изнывающей в поисках новых впечатлений и утех. Но откуда она узнала про меня (не обошлось без Бловица, как пить дать) и почему ради того, чтобы доставить Флэши через Канал, пошли на такие хлопоты? Совсем вроде бы некстати до меня донесся сквозь годы голос Руди Штарнберга «Тащить же она меня из Венгрии», — и я поежился. И почему не позднее четвертого октября?

Да, странно... Но подвоха ведь нет, так? Проклятье человека с заячьей кровью в том, что он шарахается любой тени, воображает опасности, где их и в помине нет. С другой стороны, многие годы оно играло полезную роль маяка, предупреждающего о приближении шторма, и огонек этот продолжал слабо мерцать, когда мы прибыли на Гар-дю-Нор.

При виде Бловица, ожидающего на платформе, тревоги мои рассеялись. Журналист сделался еще пухлее в щеках, на висках добавилось седины, но это был все тот же жизнерадостный маленький добряк. Он кинулся ко мне, размахивая тростью и радостно вопя, форменным образом прыгнул ко мне в объятья и едва не отхватил подбородок в дружеском поцелуе, после чего повел к фиакру, без умолку треща по пути и не дав мне вставить ни словечка, пока мы не расположились за тем же самым столиком у Вуазена, и Бловиц перенес свое внимание на метрдотеля. Разглядывая приятеля через стол, я не мог удержаться от улыбки — настолько забавным он выглядел.