Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 1.

Но сохранились привычные для меня обрывки воспоминаний. Помню, как обливающиеся потом малайцы подводят длинные боевые прао с седловатыми палубами и лесом весел к причалу, и туземные союзники устремляются на борт – гомонящая, полуголая орда даяков, кто в килтах и саронгах, кто в набедренных повязках и леггинсах, некоторые в тюрбанах и с перьями в волосах, но все до одного страшные и оскаленные, до зубов вооруженные своими сумпитанами, стрелами, крисами и копьями. Хоть французов пугай.

Потом пошли малайские меченосцы, грузившиеся на сампаны: крупные плосколицые мерзавцы с ружьями и заткнутыми за пояс жуткими кампиланами – тесаками с прямым лезвием. Английские матросы в парусиновых куртках, брюках и соломенных шляпах, утирая струящийся по раскрасневшимся лицам пот, грузятся в пинасу с «Дидоны», горланя «Виски, Джонни!». Молчаливые китайские пушкари устанавливают на носах сампанов и баркасов легкие пушки и размещают бочонки с порохом и фитили; поджарые, с оливковой кожей пираты-линга располагаются на разведывательных судах Пейтинги – любопытные это были штуки, похожие на университетские спортивные лодки: с тонкими бортами, длинные и узкие, как игла, с тремя десятками весел, способными перемещать их по воде со скоростью бегущего человека. За ними шли прочие суда: длинные, элегантные прао, пинаса с «Дидоны», катера, баркасы и каноэ, шлюп «Веселый Холостяк» – флагманский корабль самого Брука и, конечно, венец флотилии – ост-индский колесный пароход «Флегетон» со своим массивным колесом, платформой и трубой, извергающей клубы дыма. Они покрыли собой всю реку, заполонив ее переплетением весел, канатов и прочей ерунды, и посреди этого гремел несмолкающий хор проклятий и команд на полудюжине различных языков – впечатление создавалось такое, что ты угодил на пикник свихнувшихся лодочников.

Их арсенал заставил бы биться в истерике любого оружейника: помимо уже упомянутых мной орудий, имелись луки и стрелы, всех сортов мечи, топоры, копья, современные нарезные ружья, многоствольные револьверы, седельные пистолеты, игольчатые винтовки, фантастически изогнутые китайские кремневые мушкеты, шестифунтовые морские пушки и даже пусковые станки для ракет Конгрива, примостившиеся на баках трех прао. «Господь, сохрани того, кто окажется на пути этого сборища», – думал я. Такое нечасто увидишь: вот английский морской офицер в кителе и зюйдвестке проверяет механизмы своей пары Мантонов [827], его морячки острят кортики с медными рукоятками, а в шаге от них шайка весело переговаривающихся даяков макает свои ч-вы дротики в кипящий котел с ядом раджуна.

– Давай-ка убедимся, не забыл ли ты продуть свою пукалку, Джонни! – кричит один из матросов и подкидывает вверх, ярдов на двадцать, пробку от шампанского, привязанную на леске; один из ухмыляющихся дикарей сует в сумпитан стрелу, подносит оружие ко рту – и через миг пробка уже болтается на леске, пробитая иглой длиной в фут.

– Г-ди И-се! – присвистывает матрос, – только не направляй свою трек – тую штуку мне в зад, ладно?

Остальные хлопают даяку и предлагают сменять на него своего пушкаря.

Так что можете сами судить, что за армию вывел Джеймс Брук из Кучинга в море утром 5 августа 1844 года, и если вы, подобно мне, печально качали головой при виде этого разношерстного сброда, собравшегося у доков, то вам предстоит присвистнуть от удивления, наблюдая, как флотилия организованно и бесшумно рассекает воды Китайского моря в первых лучах рассвета. Никогда не забуду этой картины: пурпурные волны, подгоняемые утренним ветерком; с правой стороны от нас, не далее чем в кабельтове, покрытые мангровыми зарослями берега; первые ослепительные солнечные лучи превращают море в кипящее серебряное озеро, которое вспарывают носы наших кораблей, обращенные на восток.

Впереди шли разведывательные лодки. Десять из них сформировали перпендикулярную линию длиной в милю; казалось, они скользят над водой, отталкиваясь от нее тонкими усиками своих весел. За ними сдвоенной колонной следуют прао – паруса развернуты, а мощные весла взбивают воду, – таща на буксире мелкие сампаны и пироги. Пинаса «Дидоны» и «Веселый Холостяк» идут под парусами, а позади, замыкая строй, пыхтит «Флегетон», поднимая колесом тучи брызг. Под навесом парохода царственно прохаживается Брук, повелитель всего обозримого, и ведет беседу с восхищенным Флэши. Последний оказался там вовсе не потому, что искал его общества – просто поразмыслив, я пришел к выводу, что безопаснее всего будет держаться рядом с Бруком, на борту самого крупного из имеющихся судов. Что-то подсказывало мне: если кого первого отправят вперед ногами, то явно не Брука, а кормежка тут уж наверняка будет самой лучшей. Так что я в лучшем своем стиле стал подхалимничать перед ним, он же в ответ заморил меня скукой едва не до смерти.

– Это вам повеселее, чем проверять ремешки стремян в Конной Гвардии! – вещает он, с довольным видом обводя рукой растянувшийся по залитому солнцем морю флот. – Чего еще желать мужчине, а? Твердая палуба под ногами, древний флаг над головой, верные парни рядом, а впереди – злейший враг. Вот это – настоящая жизнь, сынок!

Как по мне, так это скорее походило на настоящую смерть, но я, понятное дело, только усмехнулся и кивнул: куда ж лучше, мол.

– И есть правое дело, которое надо защищать, – продолжает он, – наказать негодяя, защитить Саравак, ну и спасти вашу леди, конечно. Да, эти берега станут чище и спокойнее, когда мы покончим с ними.

Я спросил Брука, собирается ли он всю свою жизнь посвятить борьбе с пиратами. Он посерьезнел, устремив взгляд в море, кудри его трепетали на ветру.

– Эта работа может занять всю жизнь, – говорит. – Знаете, наши в Англии не отдают себе отчета, что пират здесь – вовсе не преступник в привычном для нас смысле: на Островах пиратство – профессия, способ существования, как для британца торговля или ремесло. Так что речь идет не о том, чтобы искоренить нескольких негодяев, а о необходимости перевоспитать весь народ, обратить его к честным, мирным занятиям. – Брук засмеялся и покачал головой. – Это не так просто. Знаете, что сказал мне как-то один из них? И это был много повидавший, умудренный вождь: «Я знаю, что английская система хороша, туан бесар. Моя видеть Сингапура и солдат, и купцов и большие корабли. Но я жить ради добычи, и мне смешно, когда я вспоминать, как ограбил мирное племя, отобрав все, вплоть до глиняных горшков». Ну, и что прикажете делать с таким малым?

– Вздернуть его, – говорит Уэйд, игравший, сидя на палубе, в main chatter [828] с малышом Чарли Джонсоном, одним из парней Брука. [829] – Это ведь был Макота, не так ли?

– Ага, Макота, – кивает Брук. – И он еще лучший из них. Один из самых преданных друзей и союзников, которые у меня были. Пока не переметнулся к работорговцам из Садонга. Теперь он поставляет рабочих и наложниц правителям побережья, которые делают вид, что с нами, но в тайне, из страха и жажды наживы, ведут дела с пиратами. Вот еще с чем надо нам бороться, помимо собственно пиратства.