Виталий Гладкий - Рерик - сокол русов

В голосе хакана явственно прозвучала насмешка; уж он-то знал, как искусно владеет полянин мечом. У любого, кто осмелится бросить ему вызов, шанс остаться в живых совсем ничтожный.

Ахмад Синджибу истолковал едва уловимую издевку в словах Руяра по-своему; он знал, что такое «поле» – многолетнее общение с русами не прошло даром. «Что себе позволяет этот рус?! – мысленно взвился тархан. – Он издевается надо мной! Или хакан думает, что мои люди – трусы и среди них нет багатура?! [104] Багатур – у тюркских народов лихой наездник, храбрец, богатырь. Азамат любого сотрет в порошок!»

– Если мой воин победит, ты отпустишь нас с миром? – стараясь держаться спокойно, спросил тархан.

– Будем считать, что я не слышал твоего вопроса! – резко ответил Руяр. – Судьи в «поле» – боги. А они не прощают лжи и двуличия.

– Я удовлетворен… – Ахмад Синджибу встал и поклонился хакану. – Мои люди устали с дороги, поэтому поединок состоится завтра. Ты не возражаешь?

– Ни в коем случае! Твоих воинов напоят, накормят и спать уложат. А тебя я приглашаю вечером на пир.

– Благодарю тебя, хакан… – Тархан снова поклонился. – Могу ли я побеседовать с дочерью?

– Конечно. Говори, сколько твоя душа желает…

Тархан ушел. Руяр немного посидел в задумчивости, а потом приказал позвать Рерика. Тот не задержался. Узнав, что в Русию прибыл его будущий тесть, он места себе не находил. Что, если Руяр отдаст ему Гюзель ради мира с хазарами? О-о, нет! Рериком постепенно овладевало безумие…

Когда он встал перед хаканом, тот невольно вздрогнул – вид Рерика был страшен. Его лицо было сумрачным, глаза метали молнии, на скулах вздулись желваки, а рука судорожно сжимала рукоять меча. Юноша готов был умереть, сразиться хоть со всеми гридями хакана, но не допустить, чтобы девушку увезли в Саркел. Это Руяр понял сразу. И еще больше утвердился в своем мнении, что для его замыслов юный полянин представляет главную опасность.

Но виду не подал, что сильно озабочен.

– Тархан не хочет видеть тебя своим родственником… – Руяр испытующе глядел на Рерика.

Тот промолчал. Но в глазах юноши появился диковатый блеск – словно у волка, попавшего в западню.

– И он в своем праве, – рассудительно продолжил хакан. – Тем не менее я не могу не учитывать наши законы. Воинская добыча руса – не предмет для торга. Забрать ее силой еще ни у кого не получалось, а отдать ее можно только по доброй воле. Но ты, конечно же, на это не согласишься…

– Никогда!

– Я так и сказал тархану. Тогда он потребовал судебного поединка, – покривил душой хакан. – Но если ты возражаешь…

– Нет! – Ответ был еще более категоричен. – Я готов!

«Кто бы сомневался…» – мысленно рассмеялся Руяр.

И тут где-то в глубине сознания хакана вдруг мелькнула мысль: «Хорошо бы воин Ахмада Синджибу оказался посильнее полянина… Это многое может изменить».

– Что ж, тогда пусть вас рассудят боги. Завтра, ближе к полудню, готовься выйти в «поле».

– Да хоть сейчас! – горячо воскликнул Рерик.

– Не сомневаюсь. Но тархан попросил подождать до завтра. Гостя нужно уважить.

– Уважим… – процедил сквозь зубы юноша.

– Только исполни одну мою просьбу…

– Я весь внимание, хакан.

– Если почувствуешь, что твой противник слабее тебя, постарайся оставить его в живых.

– А это как получится.

– Должно получиться!

– Но он хазарин! Пес с ним!

– Не скажи. Ты и так натворил дел в усадьбе своего будущего тестя. – Последние два слова Руяр произнес с нажимом. – Не огорчай Ахмада Синджибу больше, чем того требуют обстоятельства. Тархан стоит за своих воинов горой, он им как отец родной. Понял мою мысль?

– Чего ж не понять… – процедил сквозь зубы Рерик.

Юноша ушел, а хакан какое-то время сидел в полной неподвижности, погруженный в размышления. Из головы у него не выходил сын Игнварь и невестка. Хакан не мог не заметить, что между ними пробежала черная кошка. И что стало тому причиной, непонятно…

«Поле» всегда было событием очень редким, а потому на поляну за пределами валов сбежалось почти все население стольного града русов. В шумной толпе там и сям мелькали красные колпаки мелких торговцев, которые предлагали охлажденную бражку, пиво, сладкие и соленые хлебцы. Мёд приберегали для пира, который всегда был завершением судебного поединка. Кого-то после «поля» поминали, а кого-то славили.

Но прежде волхвы принесли богатые жертвы Перуну, богу-покровителю витязей русов. Во время поединка ему предстоит быть главным судьей. На этот случай Руяр приготовил десяток быков, внутренности которых шли на жертвенный костер, несколько бочек мёда, и приказал достать из подвалов все пиво. Слишком много людей толклось вокруг ристалища, где вскоре должны были появиться соперники, и все они непременно обязаны оказать честь победителю, выпив чашу во здравие отмеченного богами.

Повидаться со своей невестой Рерику не дал Ахмад Синджибу. Он торчал в жилище Пореи, где находилась Гюзель, как заноза в пятке. Поэтому юноша был мрачен, как сам Чернобог, властитель Нави. «Волки» боялись к нему приблизиться. Даже Добран старался держаться поодаль, а Трувор и Синеус сдерживали натиск гридей и мужей из «старшей» дружины, которые хотели лично подбодрить Рерика перед столь серьезным испытанием.

Рерик вышел в «поле» первым. Он стоял на изрядно утоптанной площадке, где обычно тренировались дружинники русов, совершенно отрешенный, ушедший в себя. Молодые «волки», которые хорошо знали характер своего вожака, только головами качали; они не завидовали тому, кто решится выйти супротив Рерика. Даже берсерк Сигвальд хорошо знал, что его дикий натиск для Рерика не больше, чем легкая разминка. «Волки» не раз наблюдали Рерика в сражении, когда он оказывался окружен превосходящими силами противника, и что в итоге получалось. Почти каждый удар юного воеводы был разящим, и спастись от него могли немногие.

Но вот появились и тюрки. Руяр настоял, чтобы поединок могла наблюдать и Гюзель (ведь именно из-за нее затеялся весь этот сыр-бор), поэтому для Ахмада Синджибу и его дочери соорудили возвышение – дощатый помост, на который поставили два мягких дифра. Лицо дочери тархана было закрыто полупрозрачной вуалью, и лишь ее влажные черные глаза испуганной газели выдавали истинное состояние девушки. Как отец ни убеждал юную красавицу забыть про Рерика и вернуться в лоно семьи, она не соглашалась. Конечно, Гюзель не перечила отцу – у мусульман это было просто невозможно, – но Ахмад Синджибу слишком хорошо знал свое чадо, чтобы обмануться в ее истинных намерениях. Гюзель прятала свой взгляд и упрямо молчала.

Первоначальный испуг давно прошел, и она наконец смогла более-менее разобраться в своих чувствах. Рерик был совсем не такой, как другие мужчины. В его взгляде Гюзель читала истинную, чистую любовь, а не просто любезность манерного жениха из богатого хазарского рода, которому приспичило создать семью по той или иной причине. Когда он находился рядом, бедное сердечко девушки начинало биться в груди, как певчая птичка в силках.