Виталий Гладкий - Под маской скомороха

Особенно удачными были действия татар. Мало того что они стреляли очень метко, так многие из них еще устроили и охоту на бояр с помощью арканов. Они утаскивали беспомощные железные кули, бренчавшие на кочках частями доспехов, в ложбинку, где обеспамятевшего «вятшего» новгородца связывали и оставляли под охраной. Это была добыча, за которую полагался богатый выкуп, иногда составлявший целое состояние для полунищих подданных царевича Данияра.

Заметив появление засадного полка с особыми знаменами желтого цвета и более крупными стягами и скипетрами, – для того, чтобы свои опознали, – обрадованная московская рать (ловушка для новгородцев все-таки сработала!) неожиданно усилила натиск и отогнала новгородцев от суши. Теперь бояре новгородские, уже не помышлявшие победить московитов, барахтались в воде, сшибая своими конями пешцов, не ожидавших столь скверного поворота событий. Дикие вопли, в которых смешались ужас, боль, отчаяние, долетали до Истомы, и он морщился так, словно и ему самому было больно.

Он со своим отрядом не принимал участия в сражении, хотя его вои и ворчали недовольно. Но у него была главная задача, которой он посвятил свою жизнь. Истома выбрал для наблюдения удачное место – пригорок с уродливой сосной, покрученной так, словно ее мял своими лапищами нечистый. Как раз это обстоятельство и привлекло юного боярина – толстые ветви сосны располагались низко и напоминали огромную лестницу. Он белкой взлетел почти на самый верх, и перед его взором предстала вся панорама боя.

Истома высматривал Дмитрия Борецкого. Он не сомневался, что степенный посадник выйдет из схватки целым и невредимым – слишком уж мощная броня была на нем, да и его могучий конь мог вынести седока из любой передряги. Истома был уверен, что новгородские бояре конечно же ударятся в бега; «вятших» людей не волновала участь черни, которую они оставят без военачальников и которой придется отдуваться за их игрища. К тому же слишком неожиданным и разящим было появление засадного полка.

Упрекать новгородских ратников в недостатке храбрости оснований не было. Оторванные от родных очагов, неохотно собравшиеся в поход, на поле боя они держались с упорным мужеством. Без надежды на победу пешцы бросались с топорами на копья московских всадников, под копыта их коней и гибли десятками. Но что может сделать простой человек против обученного воина? Новгородскую чернь москвичи косили словно косой.

Но вот от основной массы новгородских воинов в дорогих доспехах отвалился десяток всадников. Выметнувшись на левый берег и прорубив просеку в боевых порядках засадного полка, они помчались в сторону старой гати, которой давно не пользовались. Среди всадников-бояр Истома заметил и Дмитрия Борецкого; его доспех украшала золотая насечка, которая горела огнем под солнечными лучами. Похоже, сын Марфы-посадницы знал, где расположена гать, и предполагал, что погони за ним не будет – кому захочется соваться в гиблые болота.

Истома прыгнул в седло прямо с дерева. Его обуял дикий азарт. Вот оно – месть близка! Аз воздам!

– За мной! – вскричал он, обращаясь к своим воям.

Они уже готовы были его возненавидеть за то, что он не дал им проявить себя в сражении, и даже начали в запале считать трусом. Но приказ мигом вымел дурные мысли, и они помчались вслед за Истомой наперерез беглецам. Только теперь до них дошло, что замыслил их военачальник.

Истома рассчитал все точно: его отряд догнал беглецов почти у самой кромки болота, откуда начиналась гать. Завидев погоню, новгородские бояре даже не пытались вступить в схватку; они все еще надеялись на резвость своих баснословно дорогих жеребцов. Но бояре не могли знать, что у их преследователей кони не менее быстры. Алексей Дмитриевич для своих лазутчиков не пожалел денег. А уж аргамак Истомы и вовсе мог дать фору всем лошадям новгородского воинства.

– Живьем брать! – приказал Истома.

И в воздухе зазмеились арканы. Московские ратники, постоянно сражаясь бок о бок с татарами, в совершенстве владели этим приемом диких кочевников. Вскоре беглецы валялись на земле, опутанные веревками. Только Дмитрий Борецкий сумел перерубить своим чрезвычайно острым сарацинским мечом аркан, сплетенный из прочных конских волос, и уже намеревался скакать дальше, как неожиданно на него с диким воплем, в котором не было ничего человеческого, свалился Истома. Он запрыгнул на жеребца Дмитрия на ходу и буквально смел степенного посадника с седла.

Оглушенный падением, Дмитрий в ужасе таращился на личину, которая склонилась над ним, свирепо сверкая белками глаз.

– Сдаюсь! – прохрипел он с натугой. – Я Дмитрий Борецкий, степенный посадник, ты получишь за меня большой выкуп!

– Я уже его получил! – Голос Истомы, усиленный трубкой, ревел как боевой рог. – Только это не выкуп, а награда! За мое горе, за мои мытарства… Ты сейчас умрешь, выродок! А я отрежу твою голову и вручу ее на блюде Посаднице, твоей матери, этой проклятой ведьме. Час расплаты настал! – Он поднял руку с кинжалом… и оказался погребенным под телами своих воев.

– Не надо, боярин! – бормотал у него над ухом Жагра. – Уймись! Это Борецкий, и нам приказано доставить его к государю живым!

– Пустите! – вырывался Истома. – Я приказываю!

– Опомнись, боярин! – увещевал его и Единец, обнимая Истому своими могучими ручищами, словно красную девицу – не дернешься. – Это же какую удачу ты нам принес! Наша добыча стоит больших денег! Такой богатый улов! А дохлая рыба нам зачем? За мертвого и полушки не дадут. Эх-ма, повезло-то как! – От переизбытка чувств он радостно заржал.

Силы оставили Истому, он перестал сопротивляться и предался тихому отчаянию. Какую глупость он свершил! Надо было сразу, без предисловий, полоснуть Борецкого кинжалом по горлу – и дело с концом. А его потянуло на разговоры практически с мертвецом. Зачем?! Эх! Что ж ему так не везет…

Шелонская битва закончилась полным разгромом ополчения. Двенадцать тысяч убитых, две тысячи пленных, разоренные новгородские пятины – вот страшный итог авантюры Марфы-посадницы, свершенной совместно с ближними людьми. В плен попали виднейшие бояре Великого Новгорода – воевода Василий Казимер, Кузьма Григорьев, Яков Федоров, Матфей Селезенев и Василий Селезенев – сестричичи Казимеровы, Павел Телятьев, Кузьма Грузов, другие «вятшие» люди, а уж житьих было и вовсе великое множество.

Ополченцы, увидев скачущую из засады конницу, не выдержали натиска и побежали. За ними гнались до самой Мшаги, а за некоторыми даже до Голино. У кого были тяжелые пластинчатые доспехи, не снимали их из-за недостатка времени, а срезали завязки на бегу. Но самое удивительное – в суматохе бегства новгородцы сводили счеты друг с другом. Так велика была тайная ненависть всех ко всем, словно чума, поразившая жителей великого города. Многие ополченцы погибли в пути, утонув в водоемах и топях, а те, что вернулись, долго блуждали по лесам, не разбирая дороги, и были в таком изможденном состоянии, что лошади их везли, как сонных или пьяных. Некоторые из житьих людей на добрых конях в смятении примчались в Новгород, будучи в полной уверенности, что москвичи захватили и его.