Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

В глубине души он понимал, хотя и не хотел соглашаться с этим, что король так или иначе перехитрит его и ударит там, где его менее всего ждут. Понимал он и то, что в результате внезапного нападения русскую армию ждут значительные потери, но это его мало интересовало. Он исполнял свою работу как землекоп, которому поручили вырыть яму, и ему был важен результат, а не потери. Сил у него в любом случае больше, и если командиры не подведут, они выдержат натиск пруссаков. Пусть даже не победят, но и тем нанесут урон.

Вилли Фермору было совершенно все равно, сколько русских солдат останется на поле боя. Сколько из них лишатся зрения, слуха, рук, ног, а то и сойдут с ума от пережитого ужаса. То зависит не от него, главнокомандующего, а от Бога, допустившего их смерть. К солдатам он относился как наездник к лошади, которую всегда можно поменять на другую. Будучи профессионалом, он давно утратил жалость к тем, кого вел на верную смерть.

«На всех жалости не хватит, – сколько раз говорил он себе. – Смерть – вещь естественная, вытекающая из природы самой войны. Если ты стал военным, то оставь дома свое сердце, иначе его надолго не хватит».

Как истинный уроженец туманного Альбиона, он был хладнокровен и флегматичен и привык честно отрабатывать свой хлеб, даже не задумываясь, какие плоды приносит его труд. Он привык исполнять отданные сверху приказы и не терпел, если кто-то смел возражать ему, главнокомандующему. Будучи джентльменом, он в первую очередь думал, какое впечатление производит на окружающих, равных ему, а тем паче, выше по положению людей. Остальные его просто не интересовали.

В то же время самому Фермору было хорошо известно мерзкое чувство близости смерти, которое он впервые испытал в двадцать с небольшим лет. Причем свидетелями перенесенного им потрясения волею случая оказался весь генералитет штаба графа Миниха во время Бессарабского похода 1736 года. Продвигаясь на юго-запад, русская армия растянулась на несколько верст. С той и другой стороны их надежно прикрывали казаки, готовые в любой момент сообщить о появлении турецких войск, однако небольшой отряд легкой кавалерии примерно в двести сабель умудрился проскочить мимо их дозоров и напал на маршевую колонну, надеясь захватить обоз с продовольствием или амуницией. Однако им не повезло, и они наткнулись на пехотинцев. А те, готовые к подобным неожиданностям, быстро построились в несколько шеренг и прицельными залпами отогнали на безопасное расстояние цветастую группу всадников, безудержно орущих и визжащих во время атаки, и ждали команды, как им поступать дальше.

Миних со штабом около пятидесяти человек, без всякой охраны, верхом, ехали рядом с колонной, надеясь на защиту солдатских ружей, а поэтому паники среди них не было. Кто-то предложил взобраться на ближайший холм, чтобы оттуда посмотреть, нет ли поблизости других турецких отрядов. Миних скакал первым на кауром жеребце с коротко подвязанным хвостом. Многие офицеры по примеру драгунских наездников переняли эту манеру подвязки конских хвостов во избежание быть заляпанными грязью и репьями в придачу, когда их кони отмахивались от назойливых насекомых, в изобилии обитавших в пойме многочисленных лиманов, вдоль которых армия двигалась уже неделю с небольшим. Все устремились вслед за своим главнокомандующим, не желая отставать, и, преодолев неглубокую балку, опоясавшую возвышенность, взлетели на вершину холма. Там Миних, а вслед за ним и остальные генералы вынули подзорные трубы и принялись разглядывать окрестности, желая рассмотреть турецкие части, явно стоявшие на небольшом расстоянии от них. Но сколько они ни вглядывались в даль, ничего схожего с движущимся неприятелем обнаружить не смогли.

– Вероятно, к нам прорвался случайный отряд, что рыщет в поисках поживы, оторвавшийся от основных сил, – проговорил Миних, слегка картавя.

Остальные согласились с ним. Решено было выставить заслон из двух батальонов, а остальной колонне продолжить движение. К тому же ожидалось, что скоро прибудет наша кавалерия и без труда разделается со случайными всадниками, если те не повернут обратно по доброй воле.

Меж тем подувший с юга ветерок нагнал серую тучу, небо потемнело, и совершенно неожиданно начал накрапывать мелкий дождик, вскоре перешедший в серьезный ливень. Пожилые офицеры, участники многих сражений, с беспокойством стали поглядывать на небо, стараясь определить, надолго ли зарядил дождь. Их беспокойство передалось и Фермору. Он понял, чем грозит им всем непредвиденный ливень: огнестрельное оружие в такой ситуации станет совершенно бесполезным, поскольку порох на полке окажется подмоченным и из мушкета невозможно будет произвести ни единого выстрела.

– Что прикажете делать, ваша светлость? – спросил один из генералов, обращаясь к Миниху.

Тот чуть задумался, а потом, повернувшись к вестовому, приказал:

– Скачите вниз, найдите офицеров и передайте, чтобы резали палатки, натягивали их поверх стрелков, прикрывали мушкеты кафтанами или чем угодно, но чтобы порох был сухим и огня не прекращать. Иначе эти ребята обнаглеют и налетят вновь.

Вестовой пулей слетел с холма и, подъехав к ближайшему офицеру, передал ему распоряжение главнокомандующего. Вскоре солдаты тащили снятые с телег палатки, поспешно резали их и натягивали парусиновые куски на штыках, стыковали один полог с другим, образуя цепь, а под ним расположились стрелки, бережно прижимая к себе мушкеты, обтирая замки тряпочками, чтобы сделать их сухими и пригодными для стрельбы. В короткий срок в нескольких местах возникли самодельные навесы от сыплющего сверху дождя, и мушкетеры изготовились к стрельбе.

Однако или палаток хватило далеко не для всех, или командиры других частей оказались не столь распорядительными, но часть стрелков оказалась под проливным дождем. Им не оставалось ничего другого, как ощетиниться рядами примкнутых к мушкетам штыков и изготовиться к обороне. Турецкие всадники, сообразив выгоду своего положения, моментально бросились на русскую цепь, выставив длинные пики, у большинства которых на конце были привязаны бунчуки из конских хвостов, а то и просто разноцветные ленты и цветастые тряпки. Они обрушились всей лавой на ближайшие ряды пехотинцев. Послышались глухие, чмокающие удары, когда острие копья пронзало чье-то тело, и несчастный оседал на колени или падал навзничь, издавая глухой стон. Но более ловкие из солдат, столкнувшиеся с турецкой кавалерией не впервые, ловко отражали направленное на них смертоносное острие и умудрялись вонзить свой штык в шею лошади или даже дотянуться до самого всадника. Убитые и раненые падали на землю с той и с другой стороны, и схватка не прекращалась, несмотря на неослабевающий дождь.