Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

Фермор хорошо помнил, как, оцепенев, наблюдал за гибелью на его глазах людей, будучи не в силах сделать хоть что-то. Он не смел в одиночку кинуться навстречу турецким башибузукам и не надеялся, что кто-то из штабных поддержит его. В глубине души он признавался самому себе, что его сковало никогда ранее столь остро не дававшее себя знать чувство страха и он не знал, как скинуть его с себя. Оно, как стальной ошейник, сдавило его горло, он не мог вымолвить ни слова и больше всего боялся упасть с лошади, так как его тело свело непонятной судорогой, и оно отказывалось слушаться, подчиняться его воле.

Пока они наблюдали за стычкой турецкой конницы с русской пехотой, не принимая в том никакого участия, турки успели совершить несколько дерзких атак, несмотря на то, что укрытые палаточными полотнищами стрелки произвели несколько залпов. Но через какое-то время выстрелы прекратились по непонятной причине. Видимо, несмотря на все предосторожности, порох отсырел и стал непригодным для стрельбы. Но русский строй и без огневой поддержки не дрогнул, а наоборот, стоял твердо и нерушимо, сомкнув ряды, разбившись на несколько групп по три-четыре десятка человек.

По команде офицеров или по природной сообразительности многие солдаты водрузили на грудь зарядные сумки, засунув внутрь свернутые в жгут кафтаны или епанчу. И турецкие пики не могли пробить их или попросту застревали в солдатских сумках, сшитых из толстой свиной кожи. Иные, приняв на себя удар, сбитыми, но невредимыми падали на землю и тут же вскакивали, занимая свое место в строю.

Турки, поняв, что им не одолеть малыми силами противника, под проливным дождем утратившие былую выправку, вмиг стали жалкими и промокшими, но, несмотря ни на что, не желали покидать поле боя без добычи. Они отъехали на несколько саженей и о чем-то совещались. Несколько человек, державшиеся обиняком, начали выкрикивать ругательства в сторону русских стрелков. Кому-то из них наверняка пришлось побывать в русском плену, где они и почерпнули небольшой запас бранных слов.

– Эй, Иван, ходи сюда, уши отрежем, тебя отпустим! – выкрикивал один заросший черной бородой до самых глаз всадник.

– Лучше ты, Ахмед, к нам иди, – кричали ему в ответ, – мы тебе только кончик носа отрежем, чтоб на свинью был похож. – При этом солдаты прижимали указательный палец к своим носам и громко хрюкали, дразня тех.

– Сам свинья и мать твоя свинья! – кричал в ответ тот же турок. – Я ее… – После чего он сыпанул отборным матом, на что русский строй ответил многоголосым свистом и улюлюканьем, и трудно было разобрать, кто и что орал, не стесняясь в выражениях.

Неожиданно среди солдат началось непонятное оживление, сопровождавшееся громким хохотом и отдельными непонятными выкриками. Фермор, которого постепенно покинуло предательское чувство оцепенения и страха, привстав на стременах, пытался определить причину веселья, но видел только головы солдат, смотревших в центр столпившихся возле обоза рядовых. Через некоторое время он понял, в чем причина возникшего оживления, рассмотрев мечущуюся меж рядов и громко визжащую свинью. Видимо, кто-то открыл ее клетку и выпустил наружу, а затем штыками направил ее в сторону турок. Все, кто мог дотянуться до несчастного животного, считали своим долгом дать ей пинка, подтолкнуть прикладом, а то и просто кольнуть штыком, отчего та еще громче визжала и, ничего не осознавая, пыталась вырваться из окружавших ее людей и убежать прочь. Наконец солдаты расступились, образовав неширокий коридор, и бедная хрюшка, предназначенная на обед, но волей случая на время избежавшая печальной участи, вырвалась на волю. Она имела буро-грязный цвет, а хребет ее зарос черной щетиной, придававшей ей грозный вид доисторического животного.

Она бежала что есть сил, подальше от гогочущих и свистящих ей вслед солдат прямо под копыта турецких коней, наивно предполагая, что там она окажется в большей безопасности.

– Сейчас что-то будет, – проговорил кто-то из штабных, наблюдавший за происходящим.

– Да, жаль хрюшку, заколют ее сейчас янычары, – подхватил другой офицер, едва сдерживая смех в присутствии главнокомандующего. Но никто из них и предположить не мог, чем обернется безобидная солдатская выходка…

Фермор знал, что турки, будучи мусульманами, почитают свиней за существа нечестивые и относятся к ним с нетерпимостью и презрением. Но он никак не думал, что страх оказаться оскверненным соприкосновением с животным может оказаться столь ярко выраженным, словно то была не безобидная хрюшка, а исчадие ада, несущее с собой смерть. Они неожиданно повернули своих коней и поскакали в разные стороны, лишь бы оказаться подальше от мечущейся по полю свиньи. Проскакав с сотню саженей, они повернули круто налево, обогнули русские порядки возле начинавшейся чуть дальше балки, спустились вниз, пропав на некоторое время из виду, потом выскочили с противоположной стороны и понеслись в сторону холма, где расположился граф Миних со всем своим штабом. Был то хорошо продуманный маневр или случайность, никто ответить на этот вопрос не мог, да и не было времени высказывать какие-то предположения, когда прямо на них с пиками наперевес, а иные с обнаженными кривыми саблями мчались две сотни турок в цветастых тюрбанах на головах с диким визгом и посвистом.

Все выхватили из ножен шпаги, и Фермор в том числе, пытаясь организовать защиту, не ожидая команды главнокомандующего. Но Миних, словно застыв в седле, оставался неподвижен и лишь внимательно смотрел, как турки, горяча коней, преодолевают заросли кустарника, отрезая им путь к своим.

Трудно сказать, чем бы все закончилось… Возможно, их не стали бы убивать, а попросту взяли в плен в ожидании выкупа, но в тот раз удача им улыбнулась.

Неожиданно из-за растущего поблизости леска, опоясавшего злосчастный холм, выскочили несколько всадников в блестящих кирасах и стальных касках с желтыми султанами поверх. Они с ходу осадили коней, пытаясь сориентироваться в происходящем, что вызвало замешательство уже начавших взбираться на холм турок. Следом за первой группой выезжали другие кирасиры на рыжих, подобранных по мастям конях. То был эскадрон русской тяжелой кавалерии, сформированный незадолго до похода самим Минихом. Они шли чуть в стороне от пехоты и, видимо, услыхав выстрелы, поскакали к месту завязавшегося боя.

Кирасиры, разгоряченные скачкой, не дожидаясь команды, кинулись наперерез турецким всадникам, и те, понимая нависшую над ними опасность, резко повернули назад, пытаясь укрыться в спасительной балке. Первым из них удалось проскочить буквально под носом у навалившихся сзади кирасир и скатиться в низинку, но скакавшие сзади были настигнуты и изрублены тяжелыми палашами, а оставшиеся в живых побросали оружие на землю и, сложив руки на груди крест-накрест, выразили желание сдаться без боя.