Борис Сопельняк - Восхождение

А вот ультимативное заявление Гесса о том, что германское правительство ни в коем случае не будет вести переговоры с нынешним британским правительством, так как Черчилль и его сотрудники не являются теми лицами, с которыми фюрер мог бы вести переговоры, изрядно позабавило английского премьера.

Формально переговоры с Гессом были прерваны. Его поместили сначала в военный госпиталь, а потом перевели на виллу неподалеку от Лондона. Дата нападения на Советский Союз неумолимо приближалась, и о ней сообщили в Москву. По непонятным англичанам причинам Сталин на это никак не отреагировал. Прекрасно понимая, что гитлеровский поход на Москву будет избавлением для Англии, Черчилль произнес в те дни слова, которые на ближайшие четыре года стали для него программными. Когда у него спросили, не будет ли для него, злейшего врага коммунистов, отступлением от принципов поддержка Советского Союза в войне против Германии, Черчилль ответил:

– Нисколько! У меня лишь одна цель – уничтожение Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь. Если бы Гитлер вторгся в ад, то, выступая в палате общин, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о сатане.

И вот наступило утро 22 июня 1941 года. Личный секретарь Черчилля был разбужен телефонным звонком: ему сообщили, что Германия напала на Советский Союз. Эта новость была одной из тех, которую надо немедленно довести до премьера. Но Черчилль раз и навсегда запретил будить его раньше восьми часов. Приказ можно было нарушить только в одном случае: если бы немцы высадились в Англии. Четыре часа маялся секретарь, пока наконец решился разбудить патрона.

– Так, значит, они все-таки напали! – это было первое, что сказал Черчилль.

– Да, – подтвердил секретарь, – это случилось в четыре часа утра. Как мне кажется, для нас это дар богов, – добавил он.

– Вы так думаете? – хмыкнул Черчилль. – Надеюсь, что это ваша личная точка зрения и вы не станете доводить ее до читателей утренних газет. Хотя, по большому счету, вы правы, нам теперь будет легче. По крайней мере, о высадке на остров Гитлер забудет надолго.

В тот же вечер Черчилль выступил по радио.

– Мы поможем России и русскому народу всем, чем только сможем, – сказал он. – Опасность для России – это опасность для нас и для Америки, и борьба каждого русского за свой дом и очаг – это борьба каждого свободного человека в любом уголке земного шара. У нас, в Великобритании, только одна цель: мы полны решимости уничтожить Гитлера и малейшие следы нацистского режима.

А что же Гесс, что в это время делал он? Интерес спецслужб так же, как и правительственных чиновников, к бывшему рейхсминистру заметно снизился, а потом вообще пропал. Игры в сепаратный мир закончились, и надо было воевать. Но Гесс считал себя настолько важной персоной, что не мог допустить такого поворота дел. Он привык быть в центре внимания! Чтобы напомнить о себе, он то симулировал потерю памяти, то дважды инсценировал попытки самоубийства. Охрана их предотвратила. Кто мог тогда знать, что будет еще одна, куда более удачная, попытка, когда много лет спустя он все таки перехитрит английскую охрану?!

А вот в Берлине о нем не забыли. Понимая, что миссия Гесса провалилась, а знает он слишком много, Гитлер решил его ликвидировать. Вызвав группенфюрера СС Закса, он отдал недвусмысленный приказ: «Сумасшедшего Рудольфа осторожно обезвредить!» В Англию были посланы лучшие агенты, но их перехватила и обезвредила английская контрразведка.

Утро 22 июня 1941 года для кремлевских небожителей было таким ошеломляющим, что очень многие, в том числе их вождь, впали в прострацию. И было отчего! Ведь только за один день гитлеровская авиация уничтожила около двух тысяч самолетов, причем почти все они так и не смогли взлететь, и были уничтожены на аэродромах. Такая же судьба постигла несколько тысяч танков, бронемашин и другой военной техники.

Под барабанный бой и медь оркестров, практически не встречая сопротивления и захватывая сотни тысяч пленных, германская военная машина покатилась к Москве. Господство в воздухе у немцев было полное, русских самолетов в небе не встречалось, и от скуки их «мессеры» и «фоккеры» стали гоняться не только за каждой отдельной машиной, но и за каждой набитой домашним скарбом телегой.

Казалось бы, в этой сложнейшей ситуации, когда на вес золота каждый летчик и каждый самолет, нужно приказать командующему ВВС возглавить уцелевшие эскадрильи и бросить их в бой, но вместо этого Сталин отправил его… в отпуск. Да-да, получив отпускной билет, через день после начала войны генерал-лейтенант Рычагов поехал к морю. Правда, доехать он смог только до Тулы: там его сняли с поезда и арестовали.

Ход – типично сталинский: вождь очень любил сперва усыпить бдительность намеченной жертвы, а потом разом ее проглотить. Не изменял он своей садисткой привычке и в первые дни войны. Ведь ни для кого не секрет, что в результате репрессий 1937 года в Красной Армии полками командовали малограмотные капитаны, а дивизиями майоры. В такой сложнейшей ситуации, казалось бы, надо дорожить каждым грамотным военачальником, но Сталин не мог без крови и, объективно помогая Гитлеру, продолжал арестовывать тех, кто мог бы изменить положение дел на фронте.

Попал в эту мясорубку и Павел Рычагов. А ведь как прекрасно все начиналось, и какую фантастическую карьеру он сделал! Окончив военную школу летчиков, он блестяще проявил себя в Испании, где его помнили как капитана Паланкара, потом отличился у Хасана и на Халхин-Голе, был удостоен звания Героя Советского Союза, а когда ему не было и тридцати, стал начальником Военно-Воздушных Сил страны.

Первое время простоватость и прямота молодого генерала Сталину нравились. Удовлетворенно попыхивая трубкой, он с интересом следил за тем, как Рычагов, невзирая на чины и должности, спорит с маршалами и наркомами, отстаивая интересы военных летчиков. Но однажды, когда на заседании ЦК рассматривались причины участившихся аварий и необъяснимых падений самолетов, Сталин бросил весьма едкую реплику, отметив низкую квалификацию летчиков.

Рычагов буквально взвился! В авариях он винил конструкторов и их сделанные по принципу тяп-ляп самолеты. Сталин взял конструкторов под защиту, заметив, что плохому танцору всегда кое-что мешает. Рычагов побагровел и рубанул сплеча!

– Ну и летайте на этих гробах сами!

Повисшую в кабинете тишину иначе как смертельной назвать было нельзя. Сталин с нескрываемым удивлением посмотрел на распустившегося мальчишку, которого он лично вытащил из самых низов, и, вытряхнув трубку, многозначительно проронил:

– Мы об этом подумаем. А может быть, и не только об этом.

С этого приснопамятного дня началась оперативная разработка Павла Рычагова. Формальным основанием для его ареста послужили показания другого известного летчика – Якова Смушкевича, которого в Испании знали как генерала Дугласа. Под пытками он признался в том, что еще в Испании не только он сам, но и Павел Рычагов были завербованы германской разведкой. А в Москве они якобы договорились совместными усилиями «подрывать мощь Военно-Воздушных Сил, в том числе ценой аварий и гибели военных летчиков».