Борис Сопельняк - Восхождение

– А сейчас эта, с позволения сказать, лаборатория работает? – поинтересовался мсье Жак.

– Я же сказал, что теперь это не лаборатория, а круглосуточно работающий заводской цех, – поправил его Гесс.

– Это я понял. Но, задавая вопрос, я имел в виду, работает ли этот цех в данную минуту, то есть сейчас?

– Конечно, работает. А вы что, хотите посмотреть, как «циклон Б» превращает людей в трупы?

– Нет-нет, – торопливо ответил мсье Жак, – сам процесс меня не интересует, а вот на результаты взглянуть бы хотелось.

– Нет ничего проще, – разрешающе взмахнул рукой Гесс. – Через полчаса емкость будут очищать от очередной партии цыган, и вы сможете посмотреть на результаты действия «циклона Б».

– Как «цыган»? – удивился мсье Жак. – Разве у вас есть цыгане?

– И довольно много, – подтвердил Гесс, – если мне не изменяет память, в Освенциме их более десяти тысяч. Странные они все-таки люди, – оживился Гесс, – ну прямо как дети! То ли потому, что они вели примитивный образ жизни на свободе, то ли в силу характера, цыгане легко переносят трудности лагерной жизни и все время находят повод, чтобы повеселиться. Вы не поверите, но даже в крематорий они идут с песнями и плясками. Так что хлопот с ними практически нет. Именно поэтому я без зазрения совести называю их моими любимыми узниками. Русские – упрямы, как быки, и все время думают о побеге, так что с ними приходится быть настороже. Евреи – изобретают самые невероятные способы, чтобы отлынивать от работы. Один, например, додумался до того, что за пачку папирос уговорил содрать ногти с больших пальцев ног. Это позволило ему попасть в лагерную больницу и на некоторое время продлить пребывание на этом свете.

А как они борются за теплые места! – продолжал Гесс. – Нет такой подлости, которую бы не совершил еврей, чтобы получить не кирку и лопату, а хоть крошечную, но власть, над своими же соплеменниками.

– Власть? – удивился мсье Жак. – Разве кто-то, кроме немцев, может здесь иметь власть?

– Послушайте, Лангфельдер, – подозрительно заглянул в его глаза Гесс, – а вы, случайно, не английский шпион?

– С чего вы это взяли? – до синевы побледнел мсье Жак.

– Гашке написал, что вы комендант французского концлагеря. Но какой вы, к черту, комендант, если в нашем деле ничего не смыслите?! Ваши вопросы настолько наивны, что я просто диву даюсь. Ну, как можно поддерживать порядок в таком многонациональном бедламе, как Освенцим, не опираясь на надзирателей и бригадиров, – мы их называем «капо», из тех же цыган, русских или евреев?! Да эти капо куда свирепее и беспощаднее, нежели охранники из СС.

Как вы думаете, кто загоняет евреев в газовые камеры, немцы? А вот и нет! Это с великим старанием делают евреи, пробившиеся, как они говорят, на теплое место. Именно они внушают жертвам, что тех ждет всего лишь дезинфекция, именно они помогают им раздеться, именно они подталкивают, а то и вносят на руках стариков, женщин и детей. А кто вытаскивает трупы наружу, кто вырывает у них золотые зубы, обрезает волосы – мы их используем для набивки матрацев, тащит в ямы, где эти трупы сжигают, или везет в печи? Да все они же, те самые евреи, которые за особые условия работы получают лишнюю пачку папирос и лишнюю тарелку супа.

Я до сих пор не могу понять, чем руководствуются члены этих зондеркоманд, ведь они хорошо знают, что рано или поздно придет их черед и кто-то другой потащит их в яму или печь. Однажды я был свидетелем совершенно дикого случая: вытаскивая трупы из газовой камеры, один из членов зондеркоманды вдруг остановился и замер как вкопанный. Но через пару секунд он пришел в себя и как-то особенно бережно потащил один из трупов к яме, где их сжигали. Я подозвал капо и спросил, что произошло. Никогда не догадаетесь, что он ответил! – воскликнул Гесс. – Оказывается, тот еврей увидел труп своей жены. Но от этой адовой работы он настолько отупел, что его переживаний хватило на две секунды: оттащив труп жены, он вернулся к газовой камере и, как ни в чем не бывало, продолжал работу на своем теплом месте.

Я приказал установить наблюдение за этим экземпляром. Мне было любопытно, как он поведет себя дальше, не наложит ли на себя руки, не пойдет ли на проволоку: дотронуться до находящейся под током высокого напряжения колючей проволоки – один из самых легких способов самоубийства. Нет, он не вскрыл вены, не повесился и не пошел на проволоку, а продолжал жить, будто ничего особенного не произошло. В конце концов его поведение меня возмутило, и я включил его в списки очередной партии, предназначенной для утилизации в газовой камере, – закончил Гесс.

От этого рассказа даже у такого далеко не сентиментального человека, как «Майор с косой», внутри что-то оборвалось. Проклиная тот день и час, когда он согласился на поездку в Освенцим, мсье Жак с трудом выдавил застрявшую в горле фразу:

– Вы знаете, оберштурмбаннфюрер, я передумал.

– Что «передумали»?

– Смотреть, как очищают газовую камеру.

– Я вас понимаю, – сочувственно потрепал его по плечу Гесс. – К такого рода зрелищу надо привыкнуть, а для этого нужно время. Ладно, давайте сегодняшнюю экскурсию на этом закончим. К тому же настало время обеда, – взглянул он на часы. – Как говорит моя жена: работа – работой, а обед – это святое. Посмотрим, что она соорудила в честь французского гостя. Так что приглашаю разделить со мной скромную трапезу, которую, как когда-то говорили, Бог послал, – шутливо раскланялся Гесс.

– Благодарю вас, – взмахнув воображаемой треуголкой, попытался изобразить благородного шевалье мсье Жак. – Обед – это действительно святое. Надеюсь, что когда-нибудь и мне предоставится возможность пригласить вас на настоящую французскую трапезу.

– Заранее благодарен, – улыбнулся Гесс и повел очумевшего от впечатлений гостя в свой роскошный, окруженный великолепным садом, дом.

Фрау Гесс была сама воплощенная любезность. Стол, который из-за жары накрыли на веранде, ломился от изысканно приготовленных блюд. Посуда была из тончайшего фарфора, а приборы из чистого серебра, да еще с такими вензелями, что мсье Жак, желая сделать приятное хозяйке, сам того не ведая, сморозил непростительную глупость.

– Как пикантно выглядит герб вашего рода, – разглядывая гравировку, сделанную на ручке ножа, сказал он. – Должно быть, в Германии ваша фамилия одна из самых уважаемых?

– По большому счету, да, – стрельнув глазами в сторону мужа, почему-то смутилась фрау Гесс. – Я бы только добавила: в определенных кругах. А как вам мои цветы? – резко изменила она тему разговора. – Во Франции такие растут?

– Сколько живу, ничего подобного не видел! – искренне восхитился мсье Жак, любуясь бесподобно красивыми клумбами. – Никогда не думал, что розы могут быть такими великолепными, тюльпаны – огромными, астры – прекрасными, а георгины – пышными! Нет, в самом деле, у вас не сад, а загляденье!