Борис Сопельняк - Восхождение

«Стыдно, что остался жив, – отложив газету, размышлял майор Жак. – Во все времена проигравшие сражение солдаты становились пленниками, и что с того? После заключения мира их или обменивали на пленных победившей стороны, или просто отпускали на все четыре стороны. Выходит, что у большевиков все не так, как у людей: солдат должен или победить, или умереть. А если противник сильнее, если у него танки, а у красноармейцев винтовки, что тогда – ложиться под танки, иначе будет стыдно?

Но почему еще больше стыдно, если попадешь в плен? Это что же получается: выходит, что, по сталинской логике, всех, кто после бомбежек или танковых атак чудом остался жив, надо убивать, иначе на них падет пятно несмываемого позора?!

Нет, тут что-то не так, человек, находящийся в здравом уме, так рассуждать не может, – одернул сам себя майор Жак. – И что с того, что немцы разбрасывают листовки с фотографиями Джугашвили и призывами сдаваться в плен? Сдаваться-то призывает не он, а немцы, гарантируя достойное обращение всем, кто, как они пишут, – взглянул майор Жак на фотокопию листовки, – не желает бессмысленного кровопролития за интересы жидов и комиссаров».

– О господи! – вздохнул мсье Жак, снова о том же, снова о бедных, во всем виноватых евреях.

Приехав в Париж, майор Жак прямо с вокзала отправился с докладом к штандартенфюреру Гашке.

– Ах, это вы! – приветствуя майора, встал из-за стола Гашке. – Ну, как съездили, дружище бербер? Как вас встретил Гесс? Как вам его команда, как его детище Освенцим?

– Оберштурмбаннфюрер Гесс – милейший человек, его команда – прекрасные профессионалы, а Освенцим – самый настоящий рай. По крайней мере фрау Гесс называет его именно так, – добавил мсье Жак, заметив, как недоуменно вскинул брови хозяин кабинета. – И в подтверждение этого она просила кое-что вам передать, – протянул он довольно тяжелую коробку.

– Ох уж эта Эльза! – сделав вид, что не ждал ничего подобного, не взял, а буквально выхватил коробку Гашке. – Вы меня извините, но если не посмотрю, что внутри, умру от любопытства, – начал он распечатывать коробку. – Так и есть, ее обычное меню: русская икра, польская шинка, норвежская лососина, датские сыры, венгерское вино. Молодец, Эльза, умница! И где только она это берет? Моя жена, даже живя в Париже, обо всем этом не может и мечтать.

– А видели бы вы ее сад! – закатил глаза мсье Жак. – Это не сад, а действительно нечто похожее на рай. Фрау Гесс даже сказала, что хотела бы всегда жить в Освенциме и в Освенциме умереть.

– Ну, это она хватила. Умереть в Освенциме ей не удастся, потому что оберштурмбаннфюрера Гесса ждет повышение: его переводят в Берлин на пост начальника одного из подразделений управления концентрационных лагерей. Хорошо, – закрыл он коробку, – спасибо за доставку. А теперь перейдем к делу, – взял официальный тон штандартенфюрер Гашке. – Что из увиденного в Освенциме вы намерены внедрить в Верне? Как теперь будете решать еврейский вопрос?

– Внедрить я хотел бы все! – решил играть по-крупному майор Жак. – Газовая камера, крематорий и особенно сделанная из водорослей стена для расстрелов – все это нам необходимо, без этого концлагерь – не концлагерь, а нечто похожее на санаторий, – вдохновенно начал он. – Но где взять водоросли, кто сделает камеру, кто построит крематорий? У нас таких специалистов нет, и, самое главное, на это нет денег.

– Со специалистами мы могли бы помочь, – глубокомысленно изрек Гашке, – прислали бы из того же Освенцима десяток офицеров, которые натаскали бы ваших парней. На это надо недели две, не больше, и сотни три предназначенных для уничтожения евреев.

– Заранее благодарен, – внутренне содрогнувшись, слегка поклонился мсье Жак. – Но где взять герметически закрывающиеся камеры, где взять «циклон Б», кто построит высокотемпературные печи, в которых трупы превращались бы в пепел? Ведь все это серьезные инженерные сооружения, которые стоят немалых денег. Учитывая те репарации, которые Франция выплачивает Германии, и те суммы, которые идут на содержание германских оккупационных войск – а это 12 миллиардов франков в месяц, я не уверен, что маршал Петэн пойдет на дополнительные расходы, связанные с закупкой оборудования и коренной перестройкой Верне.

– Но и мы оплачивать эти расходы не намерены! – повысил голос Гашке. – В конце концов, это ваши евреи, и разбирайтесь с ними сами. Вы можете их расстреливать, вешать, топить в море – как вам больше нравится. Главное, чтобы это иудино племя было стерто с лица Земли. Вы поняли? Еврейский вопрос должен быть решен окончательно на территории всей Европы. Так приказал фюрер! А его приказы не обсуждаются, а немедленно выполняются. И чтобы никто не вздумал трактовать приказ фюрера по-своему, за его выполнением прослежу лично я, штандартенфюрер Эвальд Гашке! – перешел он на визг и, взмахнув рукой, отпустил майора Лангфельдера восвояси.

Когда мсье Жак добрался до Верне, его было не узнать – так он был измучен, опустошен и измотан. Как он ни храбрился, как ни старался держаться молодцом, но след Освенцима в душе был таким кровоточащим, что впору подаваться в монахи и до конца своих дней замаливать грехи. Кто знает, быть может, «Майор с косой» и оказался бы среди бенедиктинцев или францисканцев, если бы не вооруженное нападение на концлагерь, когда надо было не страдать и заниматься самоедством, а отражать атаки неизвестно откуда взявшихся партизан.

На самом деле все было проще простого. Когда Гостев и Маркин добрались до лыжной базы, где залечивали раны остатки разгромленного отряда маки, первое, что они сделали, отправились к синдику Роблесу. Тот уже был в курсе дел, по крайней мере, об аресте президента Скосырева знал и был этим не просто возмущен, а взбешен.

– Как они посмели?! – меряя огромными шагами нависший над пропастью балкон, ругался он. – Лягушатники, импотенты, негодяи! Арестовать и бросить в концлагерь президента независимого государства – такого себе не позволяли даже немцы.

– Погоди-погоди, – остановил его Гостев. – Ты сказал, что Борис в концлагере. Откуда ты это знаешь?

– Да все оттуда же, – кивнул Роблес на радиоприемник. – Час назад передали, что Бориса Скосырева бросили в Верне.

– Так-так, – азартно потер руки Гостев, – это уже кое-что. А? Что скажешь? – обернулся он к Маркину.

– Скажу, что не надо суетиться, – погладив начинающий розоветь шрам, рассудительно промолвил Маркин. – Дело мы задумали серьезное, и к нему надо как следует подготовиться.

– Я с вами, – решительно заявил сразу все понявший Роблес. – Созову Совет земли и пойду громить этот чертов Верне.

– Совет земли? – не понял Маркин. – Что еще за Совет?

– Это такой орган власти, в Андорре он существовал с древних времен. Ну, что-то вроде парламента, состоящего из представителей всех долин. В нынешней ситуации, когда законно избранный президент не просто свергнут, а нагло арестован жандармами соседнего государства, с которым Андорра не находится в состоянии войны, – случай, как вы понимаете, беспрецедентный, Совет земли будет выполнять функции временного правительства. Само собой разумеется, до тех пор пока не освободят Бориса Скосырева или не будет избран новый президент. До этого, я уверен, не дойдет, но без правительства даже такому маленькому государству, как Андорра, нельзя.