Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

С одной стороны от Антони дрожали мыльные хлопья зеленой воды, образуя переменчивый узор тающих изгибов, с другой тянулись молчаливые горы ослепительно белого песка, дюны, переходящие в миниатюрную тропическую возвышенность. Здесь не было и памяти о человеке. Стайка куличков летела чуть впереди Антони, ожидая, пока он ее нагонит. Тогда кулички вновь поднимались в воздух, их слабые, пронзительные крики только подчеркивали тишину. Они оставляли легкие следы, быстро тающие на влажном песке. Еще были маленькие прибрежные крабы, заметные лишь по мельканию теней в песке. Сами они были неразличимы на ярком солнце. Так, через шум крыльев и волн, через переменчивое мелькание млечных теней, вспархивающих при его приближении, Антони брел все дальше и дальше на север.

Глухой рокот прибоя, бьющего в обнаженный отливом крутой прибрежный уступ, напомнил ему, что пора возвращаться. Он повернул на юг и пошел назад по своим следам. Он прошел не меньше двух миль, однако первый восторг еще не успел улетучиться. Он шагал широко, весело махая руками. По такому гладкому серебристо-белому пляжу можно идти бесконечно.

Солнце село. Короткий тропический закат догорел, оставив обглодок печальной луны изливать серебристую славу лучей на берег. Пенные замки вздымались и опадали грудой тающих опалов. Белая прибойная дымка стала вдруг призрачной и волшебной. Возвращающийся прилив гудел все громче. Казалось, мягкие голоса время от времени окликают Антони из прибоя. Зрачки расширились, постепенно привыкли к темноте. С наступлением первой вечерней прохлады он искупался в приливной заводи и побрел вдоль краешка моря. Волны добегали ему до щиколоток.

Какая радость, что в наступивших сумерках не завыли, не заревели джунгли! Вообще ни звука, только ритмичный ропот буруна да шелест накатывающих на берег волн. Казалось, они вымывают тягостные воспоминания и предчувствия из его головы, как вымывают из кораллов забившийся в них песок и водоросли.

Да, это было пространство вне времени.

Здесь он снова мог жить бестревожной жизнью здорового тела, заботясь лишь о минутных потребностях. Он шел по песку только в настоящем. Даже поступь больше его не тревожила. Он скользил вперед, без усилий, несся вперед, словно на крыльях, едва касаясь босыми ступнями щекочущего песка.

В миле впереди, чуть подальше от берега, взметнулось вверх желтое пламя - там в дюнах Хуан и негры разбили лагерь. Наверно, скоро будет готов ужин! Антони вдруг понял, что сильно проголодался. Он еще раз окунулся в прибой и размашисто поплыл под величественной пенной завесой. Волна вынесла его на берег, и он пошел по людским следам к разбитому в дюнах бивуаку.

Здесь было приятно тепло. Песок отдавал накопленный за день жар. С невысокого песчаного вала Антони посмотрел на лагерь. Он был разбит на поляне меж чахлых низкорослых пальм. Вкруг раздвоенного оранжевого пламени плясали тени. Пять человек лежали вокруг костра, широкие наконечники воткнутых рядом ассагаев поблескивали в свете пламени. Приглушенные голоса и смех мешались с запахом жареного мяса. Благодарение небесам, никаких женщин! Зачем они? Здесь ненадолго будет, как в райском саду до прихода Евы и ее дочерей. Но одиноко не будет. Бесстрастное братство сильных мужчин, пренебрегших тысячами мелочных деталей, о которых вечно пекутся женщины. Они будут убивать и есть, спать и купаться, говорить, когда захотят, или молчать. До начала дождей они будут жить, одинокие и чистые, в простом, счастливом братстве рыбаков и охотников.

Хороши были эти длинные голые острова, омываемые с одной стороны океаном, с другой - синей лагуной; хороша была золотая сеть незнакомых звезд над головами, величественное прохождение солнца и луны. Под вечным соленым ветром присмирели пальмовые заросли. Не было ни докучных обезьян, ни огромных, голодных хищников. Только прибрежные кролики и олени; только морские птицы населяли эти коралловые утесы и уютные рощицы. Сторона, обращенная к материку, до самых мангров поросла кокосовыми пальмами. Здесь море узкими длинными заливчиками вдавалось в древний коралловый риф, образуя гроты, окаймленные серебристо-белыми серповидными пляжиками; берега нехоженные, неведомые, усеянные дивными раковинами, тайные и упоительные. И все было понятно без слов, ничего не надо было разъяснять. Там, у костра, ждали его братья-Адамы, и они знали все, что знает он. Они ждали, и копья их были воткнуты в песок.

Он сбросил ненужную одежду в кусты, и, выступив в лунный свет, окликнул. В ответ зазвучали громкие приветственные крики, фигуры у костра ожили.

Из вкопанной в песок бочки - колодца рыбаков - Хуан зачерпнул ему чистой, безвкусной воды. Они ели прибрежную птицу и жареного оленя, добытого копьем. Испекли в костре немного ямса и ели почти без соли. Теперь по кругу пошли трубки. Один негр рассказывал, как бил копьем акул. Все завернулись в одеяла и легли спать.

Утром остров блестел, отмытый и вычищенный солнечным светом. Свет становился ярче, яростнее. Синее море за дюнами переливалось и слепило. Над ним проносились тени ястребов. Пальмовые листья согласно хлопали на ветру.

Но они уже не слышали рокочущий голос моря и шелест маленькой рощи. Они слились с их мелодией, стали ее частью. Теперь так было всегда. Он жили в тепле, здоровом довольстве, беспечной праздности, они купались в свете, словно в огромной ванне. Рассудок Антони, ставший в последнее время вместилищем мрачных теней, говорил телу, что все снова в порядке. Он опять стал юным и спокойным.

Хуан частенько поглядывал на хозяина этим утром, когда они сидели вокруг костра, подбрасывая в огонь сухие пальмовые листья. Невидимое в ярком солнечном свете пламя угадывалось лишь по дрожанию воздуха над оранжевыми язычками. Оно было часть горящего дня. Свет возвращается в свет. Листья возвращаются в свет, из которого были взяты. Никакого праха, пепла. Метаморфоза очевидна; смотришь и видишь, не обдумывая. Как видишь, что оставленные приливом озерца стекают обратно в океан, и ничего не остается от них, разве что тонкий осадок.

Хуан возмужал. В нем было что-то от цыгана. Он чутко улавливал чужие настроения, но сам неизменно оставался весел. Сейчас он откинулся назад, как когда-то в Регле, и дрыгал в воздухе босыми ступнями. То был шутливый вызов небесам, победа света над глупыми тенями вещей.

"Зачем печалиться, хозяин? - казалось, спрашивал он. - Разве и я не живу в том вечном свете, в котором - знаю и знал с того дня, когда вы смотрели на меня и на ласточку - купается и ваше существо?" Дурашливо перебирая гитарные струны, он запел красивым тенором:

Дик, дик его лик

На брегах Бембибре,

О полудень я слыхал

Голос детский пастуха,