Томас Рид - Гаспар-гаучо. Затерявшаяся гора

– Мне все равно, – сказал Чиприано, не хуже Гаспара владевший болой или лассо.

– Тогда бери болу. Я знаю случай, когда лассо, соскальзывало с шеи страуса. Но стоит только накинуть на страуса болу, как он валится на землю. Возьми мою, она хороша; можно метать без промаха.

Болa гаучо отличались от обычных увеличенным расстоянием между шарами.

Спрятав под рубахой болу и ружье, Чиприано вышел на охоту; в дальнейшей помощи гаучо он не нуждался. Нужно было подойти как можно ближе к страусам, замахнуться болой и лишь на худой конец пустить в ход ружье.

Людвиг и Гаспар с интересом следили за парагвайцем.

Страусы успокоились и снова шествовали к ручью, привлеченные свежей зеленью.

Чиприано играл свою роль превосходно: то выставит ногу вперед, то остановится, опустив длинней клюв, как бы высматривая слизней и лягушек. Страусы его заметили, но ничуть не встревожились, приняв за птицу. Нередко страусы и журавли дружно промышляют себе пропитание на одной поляне. Журавль подошел шагов на двадцать к страусам. Они спокойно его подпустили. Вдруг одно из движений Чиприано показалось им подозрительным, и, вытянув шеи, они с изумлением уставились на него. Затем раздалось шипение самца, предупреждающее об опасности, и птицы обратились в бегство. Но бежать удалось только самке.

Бола со свистом стреножила самца и повалила на землю.

Бола со свистом стреножила самца и повалила на землю

– Браво! Браво! – вскричали Людвиг и Гаспар, бросаясь к поверженному страусу.

– Самку я мог бы пристрелить, – сказал «журавль», поспешив им навстречу, но подумал, что лучше все-таки избегать шума.

– Страусиха нам сейчас и не нужна, – заметил Гаспар, – этого красавца хватит на завтрак, обед и ужин по крайней мере на два дня.

Гаучо перерезал страусу горло и только тогда распутал на ногах его болу. С торжеством подняли огромную, весом с теленка, птицу и понесли на бивуак.

Вскоре под альгаробиями вкусно запахло жареной птицей. Гаспар выбрал на завтрак самые лакомые куски – грудку и ножки.

Чиприано переоделся.

За завтраком путешественники говорили о южноамериканских страусах, так называемых pea или авеструц.

Мальчики были знакомы с повадками страусов. Чиприано – по своему охотничьему опыту, а Людвиг – по книгам и по рассказам отца. Гаучо был всех осведомленней.

– В нашем краю, – сказал он, – встречается несколько пород страусов; из них я видел три. Самые маленькие – не крупнее индюков. Оперение у них темнее, чем у того страуса, которым мы завтракаем, ноги – короче и сплошь в перьях. Самки этих страусов кладут очень мало яиц. Как это ни странно, яйца эти не уступают по величине яйцам крупных пород, но испещрены голубыми пятнышками и более продолговаты. Я собирал их на равнинах Патагонии, когда участвовал в экспедиции с буэнос-айресской армией. Климат там гораздо суровее. Мелкие страусы – «avestruz petise», как их называют туземцы, – не водятся в жарких пампасах, а страусы из породы сегодня пойманного нами встречаются преимущественно в Чако – там, где намного теплее. Третья порода – нечто среднее между двумя первыми, но попадается очень редко. Не правда ли, Людвиг?

– Не знаю. Я что-то не слыхал о трех породах, хотя отец и говорил мне о «petise», встречающихся, как ты сказал, южнее, на берегах Рио-Негро.

– Лучше всего я изучил повадки крупных страусов, – продолжал гаучо. – Мне не верят, что несколько самок кладут яйца в одно гнездо, а я сам видел, как они соорудили такое общее гнездо и сносили в него яйца одна за другой. Иногда, правда, самки страусов кладут яйца где придется, посреди равнины. Не сумею этого объяснить. Наши гаучо уверяют, что эти заброшенные яйца – «хуачо», как мы их называем, – самка кладет нарочно поодаль от гнезда, чтоб приучить птенцов к добыванию пищи, но я ни разу не находил разбитых или расклеванных яиц. Мне кажется, самки разбрасывают яйца за неимением места в общем гнезде. Возможно, что их не подпускает к нему самец, тоже высиживающий яйца и ревниво их оберегающий.

– Неужели самцы страусов высиживают яйца? – спросил Людвиг.

– Иногда по пятидесяти яиц. Тогда он пыжится, как старый злой вельможа, и приближаться к нему опасно. Он шипит, дерется и сбивает с ног смельчака.

– Правда, что страусы плавают? – осведомился Людвиг.

– Как лебеди! Впрочем, не совсем так. У страуса, когда он плывет, все тело под водой, а на поверхности остается лишь голова и шея. Смешно наблюдать за ними, когда они целым стадом переплывают реку. Да, страус – птица забавная, но и полезная. Хорошо, что им числа нет в пампасах и эта парочка вышла нам навстречу.

Позавтракав, принялись седлать лошадей.

Времени не теряли. Коней навьючили обычным багажом, прибавив к нему остатки страуса, его должно было хватить еще дня на два.

Готово. Куда же ехать? Гаспар не успел проверить, есть ли следы у ручья. Об этом не забыли, но время ушло на другие занятия. Теперь не знали, куда направиться.

Лошадей вывели из рощи альгаробий и подошли к тому месту, где выбрались на берег из потока.

Нет сомнений: почва кругом истоптана копытами. Следы – те же, что и раньше. Но кто здесь проезжал?

Гаспар радостно вскрикнул.

– Что с тобой? – спросил Чиприано.

– Все в порядке. Мы напали на правильный след. Теперь я знаю путь краснокожих, как будто сам с ними ехал.

– Откуда ты это знаешь? – спросили мальчики, также внимательно изучавшие следы.

– Подойдите, – крикнул им Гаспар, – следы идут вниз по ручью! Значит, перейдя брод, индейцы поехали по этому берегу риачо, а затем свернули к большой реке. Нечего мешкать. Все ясно!

Чиприано и Людвиг были другого мнения: им хотелось остаться, пока они не найдут следов пони Франчески. Гаспар согласился подождать. Мальчики спешились. Гаучо взял под уздцы их лошадей. Вскоре обнаружили отпечатки маленьких копыт; печально на них взглянули и, вернувшись к Гаспару, вскочили на лошадей.

Не задерживаясь больше, следопыты направились вниз по течению.

Гаучо не унывал.

– Ну, друзья мои, теперь к салитралю [35]!

Солнце уже садилось, когда подъехали к месту впадения ручья в реку. Не слезая с коней, окинули взглядом солончаковое поле. Белая поверхность его была вся покрыта грязно-серым налетом. Даже проложенная по салитралю тропа была не безопасна.

Один Гаспар знал переход через салитраль. Возле излучины тропа сворачивала на запад, но сейчас ее нельзя было разглядеть на огромном безлесном пространстве, без единого камня или холмика, способного служить вехой. Река текла в болотистых солончаковых берегах, примыкавших к салитралю. Путь, без надежды найти тропу, казался бесконечным. Путники чувствовали себя моряками, отплывающими в открытое море в утлой лодчонке.