Томас Рид - Гаспар-гаучо. Затерявшаяся гора

Все еще не зная о смерти Нарагваны, Людвиг настаивал на немедленном въезде в становище, оно должно было быть недалеко: у подошвы холма путники набрели на широкую утоптанную дорогу – верный знак близости селения. Но Чиприано сомневался, можно ли открыто явиться к индейцам, а Гаспар, как и прежде, решительно возражал против такого плана.

– Вы боитесь потерять время, сеньор Людвиг, – говорил он, – но вспомните старую пословицу: «Кто спешит, приходит последним». Что выиграем мы, если теперь же въедем в город? Ночью все равно ничего не предпримешь. Индейцы рано встают и рано ложатся, так что, кроме собак, мы там никого не увидим. Каррамба! Нечего сказать, приятная будет встреча. На нас набросятся десятки голодных псов, и хорошо еще, если они не стащат нас с коней. Утром все будет по-другому: люди защитят нас. Но днем ли входить или ночью – во всяком случае, надо соблюсти осторожность. Не стоит появляться всем сразу, сначала пустим на разведку кого-нибудь одного, и пусть он нам скажет, что делается в городе. Да и кроме того, прежде чем соваться к индейцам, не мешает оглядеть их город. Мне кажется, он лежит по ту сторону холма. Почему не взобраться на плоскую вершину и не выждать рассвета? Мы как следует разглядим все улицы и освоимся с городом. Если ничего опасного мы не заметим, то смело явимся к тобасам. Очень возможно, нет оснований прятаться, но, во всяком случае, надо въехать днем.

Чиприано сразу согласился с гаучо, да и Людвиг не возражал против его рассуждений. Решили подняться на холм и дождаться там утра.

– На вершине у них должно быть кладбище, – сказал Гаспар, взглядывая наверх. – Нарагвана, помню, говорил мне, что кладбище на холме, а другого здесь нет. Стало быть, есть и тропа, по которой индейцы носят мертвых на кладбище. Но она, я думаю, на другом скате, – там, где город. Впрочем, и здесь, вероятно, есть дорожка. Ну-ка, поищем ее.

Предположение гаучо подтвердилось. Шагах в пятидесяти путники заметили в лесу, одевавшем склоны холма, темный проход. Проход этот был узок, но земля на тропе хорошо утоптана. В самом низу рос высокий древовидный хлопчатник, «сеиба», согнутый и как бы надломленный рукой человека. Проход намечался между этим хлопчатником и гигантским «пита» из рода агав, чьи жесткие листья, усеянные колючками, почти преграждали дорогу.

– Ну, вот и дорожка, – сказал гаучо, поворачивая коня. – Берегите головы, друзья, – прибавил он, указывая на пита. – Как бы этот зеленый часовой не расцарапал вам щек.

– Ну, вот и дорожка

И, низко пригнув голову, он въехал на тропинку. Чиприано и Людвиг последовали за ним.

Через четверть часа они поднялись на холм, и тут глазам их открылось необычайное зрелище. Сама вершина – круглое плато в триста – четыреста ярдов диаметром – не представляла ничего удивительного. Холмы в форме усеченного конуса – далеко не редкость в Южной Америке; их там называют «меза» [36]. Но на этой вершине высились какие-то странные сооружения, разделенные широкими проходами. Сооружения были двухэтажные, деревянные, ни дать ни взять – леса, возведенные для постройки.

Это были помосты, на которых тобасы хоронят своих покойников, если не всех, то знатных и «сильных» людей.

Под косыми лучами луны помосты отбрасывали длинные черные тени, резко выделяющиеся на гладкой земле.

Путники остановились, разглядывая эти странные усыпальницы. Помосты держались на бревнах-стояках из пальмы «сосоуоl». Нижние платформы их состояли из уложенных в ряд стволов бамбука, а верхние, служившие крышей, – из листьев другой разновидости пальмы, называемой «куберта».

– Да, – сказал Гаспар, – это, конечно, то самое кладбище, о котором говорил мне Нарагвана. Неплохое место для отдыха от жизненных треволнений! Пусть бы и меня похоронили здесь. Лишь бы друзья время от времени чинили мой катафалк: ведь, чего доброго, эта штука развалится и придавит мои бедные кости…

С этими словами он тронул коня и поехал между помостами через кладбище. Мальчики последовали за ним. С западного края холма надеялись увидеть индейский город.

Но на половине дороги гаучо вдруг придержал коня: ему бросился в глаза высокий, совершенно свежий помост. Кругом еще валялись стружки и обрубки. Впрочем, помост этот не слишком интересовал Гаспара: ему пришло только в голову оставить здесь лошадей, а самим пойти дальше пешком.

Все трое соскочили с коней и привязали их к угловым стоякам помоста, а затем осторожно и бесшумно двинулись вперед, пробираясь между деревьями. Вот и скат холма. Внизу раскинулся город тобасов. Между ним и холмом простиралось тихое озеро, и серебряные лучи луны играли на его глади.

В ночной тиши было слышно, как в «священном городе» лают собаки, мычат коровы, ржут лошади. Но людских голосов не доносилось. Над шалашами не видно было дымков, нигде не светились огни. Город спал. Путникам оставалось расположиться на ночлег и ждать утра.

Собираясь устроиться поудобней, вернулись к лошадям – взять седла. Гаспар, однако, решил, что посреди кладбища ночевать не годится.

Во-первых, если лошади чего-нибудь испугаются и рванутся, то легко развалят хрупкую постройку, к которой привязаны; во-вторых, земля здесь крепко утрамбована, так что спать на ней чересчур жестко. Гаучо улыбалась ночевка на мягкой, душистой траве, покрывавшей западный склон холма, откуда виден был город. Там росла также высокая дикая смоковница, под ветвями которой можно было с комфортом улечься. Ветви эти склонялись до самой земли и пускали в нее корни: южноамериканская смоковница родственна индийскому баниану; ее широкая и густолиственная сень укрывает не только от ночной росы, но и от вражеского глаза.

Не теряя времени, путники отвязали лошадей и двинулись к скату холма.

Разводить костер было бы неосторожно; пришлось обойтись без ужина. К счастью, на последней стоянке путники успели как следует закусить страусовым мясом и теперь не чувствовали голода. Привязав коней к дереву и подложив под голову седла, расположились на покой.

Но как обойтись без дозорного? В первую очередь вызвался дежурить Гаспар. Юноши улеглись на траве, завернулись в свои пончо и пожелали друг другу спокойной ночи.

Едва мальчики уснули, как Гаспар выскользнул из-под ветвей смоковницы и, крадучись, пошел в глубь кладбища. Ему хотелось еще раз осмотреть свежий помост, от которого он только что отвязал лошадей. Какое-то предчувствие подталкивало гаучо: в помосте чудилась ему разгадка непонятного. Делать к тому же было нечего. Осмотр поможет скоротать время.