Валерий Елманов - Последний Рюрикович

Известие и впрямь было достаточно тревожным. Международное положение русского государства продолжало оставаться шатким. Непрочно оно было и у самого Годунова. Много лет карабкаясь все выше и выше по дворцовым ступенькам, он только-только занял почетное место у царского трона, причем благодаря исключительно своему уму да еще удачной женитьбе на дочери царева пса и палача Малюты Скуратова, а также браку сестры Ирины с вторым сыном царя Иоанна Федором. Правда, последние два обстоятельства играли больше уравнивающую роль, прикрывая его худородство по сравнению со всеми прочими боярами.

К тому же поначалу у него было лишь одно название – царский шурин. Лишь за два года до кончины Грозного Федор стал наследником престола, а до этого его никто не принимал в расчет.

«Дурачок ты мой», «пономарь блаженный», «юродивый», «одна польза, что в колокол красиво звонить станешь, когда на престол Иоанн V Иоаннович взойдет», – примерно так отзывался о своем непутевом глуповатом сынке Иоанн Васильевич.

И лишь после смерти старшего сына Грозного Борис понял, что судьба дает ему великолепный шанс.

А к этому надо еще добавить, что супруга Федора ничьим умом так не восхищалась и никого не любила так сильно, как своего единственного братца Бориса. Знала она, что даже в самые тяжкие времена он не запятнал своих рук кровью, хотя и пробыл возле царя целых семь лет в кравчих да до того в рындах тоже проходил немалый срок.

И сейчас она тоже не могла на него нарадоваться. Потихоньку, помаленьку, но своей неуемной энергией, настойчивостью и изобретательностью он вытягивал страну из гибельной трясины неудачных войн покойного царственного безумца, в которые тот ее вверг.

– С кем еще об этом вели речь? – спросил он умолкшего монаха.

– Ни с кем, – пожал тот плечами.

«Отвечал сразу, без раздумий, и с твердостью в голосе. Значит, говорил правду», – подумал Борис.

– К кому должны были прийти, если б меня не застали?

Вопрос был каверзный, и почему-то на этот раз честно отвечать монаху не хотелось. Чтобы дать себе время на раздумье, он не спеша перекрестился и с укоризной посмотрел на боярина:

– Воля твоя – верить речам нашим али нет, только сказывали мы голимую правду, а идти, ежели тебя бы не застали, нам не к кому. В монастырь бы подались да там и дожидались бы твово приезда.

– Хорошо, – кивнул Борис Федорович. – Сегодня же вас обоих мои холопы отвезут в Чудов монастырь. Там и переждете, покуда вражьи полчища вспять не повернем. А потом я вас с богатыми дарами обратно отправлю. Да и самих не обижу.

– Благодарствую, боярин, – низко склонился перед ним один из монахов. – Да только не из-за злата-серебра сей великий путь проделали, а из-за любви к матушке Руси.

– Одно другому не мешает, – пожал плечами Годунов. – С кошелем, набитым золотом, и матушку Русь сподручнее любить, да и мысли о бренном теле от забот духовных не отвлекут. Ну да ладно. Пока идите с богом. Вас проводят.

Монахи молча поклонились и вышли. Годунов остался один. Решения он обычно принимал быстро и сейчас тоже с ним не замедлил. К тому же оно, можно сказать, сформировалось еще во время беседы с посланцами отца Онуфрия. Готовиться к встрече дорогих гостей, конечно, надо, чтоб с достоинством их поприветствовать, – и он подмигнул иконе.

– Ну что, защитим Русь и веру христианскую? – обратился он к Николаю-угоднику.

Судя по утвердительному молчанию, тот был целиком согласен с боярином.

– Ну вот и ладно, – улыбнулся Борис. Поначалу ему подумалось, что было бы неплохо отправить к крымскому хану посольство с богатыми дарами, чтобы на несколько лет оттянуть срок нападения. Уж больно не любил Годунов военные дела. Искусный дипломат, он всегда предпочитал решать дела с соседями мирным способом. К тому же, коли война, стало быть, нужны полководцы, а к чему Борису Федоровичу собственными руками отодвигать свою славу государственного мужа в тень будущего победителя?

Да и с другой стороны посмотреть – сплошной разор эта война. А добыча, завоевания – непрочно оно все. Силой землю взять можно, но уж больно легко она ускользнуть может. Нет уж, лучше всего мирком да ладком.

Но затем у него мелькнула мысль, что те же дары Казы-Гирей воспримет как должное, а то, чего доброго, и вовсе посчитает данью. Нет уж. Коли попался такой беспокойный сосед и есть возможность дать ему укорот, то не лучше ли ныне пересчитать ему все зубы ядреным русским кулаком, чтоб знал свое место под печкой да в другой раз не забывался.

К тому же и времечко для этой затеи подходящее – с ляхами да Литвой замирье, у свеев тоже забот хватает. Так что пусть идет. Встретим гостя незваного как положено.

Казалось бы, что еще человеку нужно для полного счастья, ведь светлейший, именитейший и могущественный боярин всея Руси Борис Федорович Годунов имел все. Кто может за считанные недели вооружить и поставить под седло не один десяток тысяч людей? Он. Кто способен поспорить властью хоть с самим царем и при этом одержать верх? Опять же он. Чья, наконец, сестра является царицей, да не какой-нибудь там вдовствующей, как Мария Нагая, коя и не обвенчана-то по-людски с Иваном-покойничком, а царя, который хоть и безволен, да покамест сидит на престоле? Его, Бориса.

Так почему же нет ему покоя, и вышагивает он по маленькой и тесной светелке, где и присесть толком негде, уже второй час подряд? Почему не ясен его лик и мрачно сжаты его губы, и черный мрак ужаса может охватить человека, который осмелится заглянуть ему сейчас в глаза, налитые яростью, гневом и… страхом.

Да, именно страхом, ибо не далее как несколько часов назад принял Борис в этой светелке тайного слухача, только что прибывшего из града Углича с вестями зело противными второму после государя, а на деле – первому человеку на Руси.

Вроде бы все спокойно, как на украйнах государства, так и внутри его. Кто из бояр был недоволен возвышением худородных Годуновых – в опале, в ссылке или просто затих, безвольно опустив руки, ибо тягаться с Борисом Федоровичем – все равно что самому положить голову на плаху.

Так что же рассказал слухач такого ужасного? А ничего, кроме одних баек. Будто бы гневается на Годунова малолетний царевич Дмитрий и уже пытается показать свой норов: налепил фигуры из снега и почал рубить их своей игрушечной саблюшкой, твердя, будто так он поступит со всеми, кто смеет учинять супротив него всякие козни. Более того, с фигуры, названной боярином Годуновым, он и вовсе снес с плеч снежную голову.

Казалось бы, пустяшный донос. Ан нет. Коли так было бы, то Борис Федорович не стал бы приказывать своему родственнику Семену Годунову, ведающему на Руси всем тайным сыском, привести слухача в укромную светелку, дабы услышать все, из первых уст.