Эжен Шаветт - Сокровище мадам Дюбарри

В этом странном союзе не было и речи о любви. Леклерк отказался от своих прав на жену через три дня после свадьбы, когда после первой и последней вспышки ревности ему передали слова Талейрана: «Напрасно он горячится, его очередь тоже придет»…

Поэтому впоследствии все удивлялись той горечи и силе чувств, которые вдова выказывала над гробом своего мужа, который она везла из Сан-Доминго морем во Францию. Правда, при возвращении домой оказалось, что гроб был набит драгоценностями, золотом и шалями вдовы, которые, как она боялась, достанутся англичанам. Тело же мужа она оставила догнивать в Сан-Доминго. Такова была та, которая впоследствии станет принцессой Боргез.

Оставим это несколько преждевременное отступление и обратимся к Леклерку.

При входе в зал его мрачная физиономия еще больше вытянулась, когда он услыхал хохот, вызванный рассказом Паулины, которая своим злым языком прохаживалась по поводу своего братца, чтобы досадить бедной Жозефине, которую ненавидела от всей души.

Леклерк протиснулся сквозь толпу и строго обратился к супруге:

— Теперь не время, Паулина, говорить о вашем брате.

Все навострили уши.

Оставив Монтескье, Фуше приблизился к этой группе.

— Генерал, у вас имеются известия? — спрашивали десятки голосов.

— После неудачной осады Сен-Жан-де-Акра Бонапарт вынужден был отступить, гонимый турками с одной стороны и преследуемый с другой английским флотом.

Это была первая неудача генерала. Смех утих.

Монтескье наблюдал за Фуше.

— Ба! — послышался чей-то голос. — Бонапарт выкрутится! Войска доверяют ему, и он отведет их назад в Египет!

Леклерк грустно покачал головой.

— Армия может перенести жажду, голод, холод, стычки с турками, но сейчас у нее более могучий соперник…

— Что? Какой?..

— Чума! — ответил Леклерк.

Шепот ужаса пронесся по залу.

Аббат опять взглянул на Фуше.

Фуше почесывал ухо.

— Итак, — спросил аббат, — что вы думаете о положении генерала Бонапарта?

Фуше молчал.

— Ну, что же, — опять начал аббат, — вот возможность доказать, что вы на стороне счастливых.

Фуше наклонился к аббату и сказал:

— Не вернуться ли нам в наш уголок, чтобы поговорить?

Когда они вернулись, Фуше указал на группу молодых людей, собравшихся возле Паулины.

— Посмотрите, они молоды, никому из них нет еще тридцати лет, они бедны, а значит рвутся к богатству, они честолюбивы и хотят власти. Вот партия, которую вам надо бы свергнуть!

Аббат наклонил голову в знак согласия.

— Что вы можете противопоставить им? — продолжал Фуше. — Трусливых принцев, не посмевших вернуться во Францию, командиров, соперничающих друг с другом, солдат, торгующих собой? Крестьян, убегающих, когда сжигают их дом? Разъединенные и упавшие духом вот ваша партия!

Аббат знал, что Фуше прав. Нечто подобное в свое время ему говорил Кожоль, да и другие. Тем не менее, он ответил:

— Вы преувеличиваете. Наш пароль соединил все войска роялистов на дорогах, которые они теперь наводняют, ожидая сигнала двинуться на Париж.

Фуше слабо усмехнулся и сказал:

— Дайте мне принять полицейскую власть, которую мне предлагают, и я ручаюсь, что очищу все дороги.

И медленно добавил:

— Многочисленные партии — не всегда претенденты на успех. Пять хороших голов, шепчущихся под одним колпаком, иногда стоят целой ревущей толпы…

Аббат продолжил разговор:

— В настоящую минуту я знаю две, которые могут выбрать остальных.

Фуше подхватил:

— Самый простой способ захватить власть — предложить людям, которые ее имеют, хороший куш.

— Баррас, например?

— Еще Сивез, Рожер-Дюко, Мулен и Гогье. Вместе с Баррасом они и составляют Директорию.

Аббат утвердительно кивнул.

Фуше опять усмехнулся.

— Аббат, вы не знаете, зачем Сивез, в его годы, берет уроки верховой езды?

— Он берет уроки?

— Да, дважды в день. Это или для того, чтобы бежать, или…

— Чтобы действовать, — продолжил аббат.

— Два плюс один — три.

— Три чего?

— Три головы под одним колпаком.

— Что касается Барраса…

— Четыре, — продолжал счет Монтескье.

— Пусть четыре.

— А Мулен и Гогье?

— Это честные люди. Их купить не удастся.

— Остается Рожер-Дюко?

— Допустим, пять. Присоединим к ним нескольких генералов, которые из ненависти к Бонапарту будут рады подставить ему ногу.

Фуше остановился, захохотал, потом продолжал:

— Если бы кто-нибудь нас подслушал, то мог бы подумать, что мы не шутим, а замышляем заговор!

Аббат, не моргнув, продолжил:

— Действительно, легко можно предположить серьезный заговор. Особенно с пятью головами под колпаком…

Фуше принял изумленный вид. Не говоря ни слова, он принялся что-то считать на пальцах.

— Что вы считаете? — спросил аббат.

— Ваши головы, проверим-ка еще раз… Вы, Дюко, Баррас, Сивез… все еще четыре…

И удивленно спросил:

— А кто же пятый?

Монтескье понял, что пора торговаться. Фуше хочет знать свою цену.

— Действительно, кто же пятый? Этот пятый должен быть самым ловким из всех…

— Неужели?

— Конечно! Нужен человек, который пойдет за этими головами, сумеет их завербовать, он будет моим вторым «я», он подготовит почву…

— Да, важная роль…

— Поэтому тот, кто примет ее, может ставить свои условия.

— Ну, такой человек без места сегодня будет стоить миллион, например?

— Согласен, миллион.

— Между тем как завтра, обладая значительным постом, на котором он может быть полезнее, этот человек должен быть оценен…

— В четыре миллиона, — закончил аббат.

— О, четыре миллиона мне кажутся достойной ценой.

Аббат принял огорченный вид.

— Да, — сказал он, — четыре миллиона у меня есть, а вот человека я найти не могу…

Фуше встал, собираясь уходить. Монтескье последовал за ним, ожидая ответа.

— Приходите ко мне, аббат, на следующий день после моего назначения префектом. Я найду вам эту пятую особу и она, без сомнения, примет ваши четыре миллиона.

Холодно поклонившись, Фуше пошел по направлению к лестнице.

«Каков плут!» — подумал аббат.

Фуше, спускаясь по лестнице, говорил себе:

— Маленький Бонапарт проиграл, я вовремя повернулся в нужную сторону.

Он уже собирался уходить, когда до него донеслись яростные крики:

— Меня обокрали! Меня обокрали!

— Где я слышал этот голос? — спросил себя аббат, машинально направляясь к дверям игорного зала.

Дорогу ему загородил швейцар.

— Простите, сюда нельзя без маски и домино, — сказал он и указал на переднюю, где продавались эти атрибуты.

Наскоро переодевшись, Монтескье вошел в зал, где разгоралась ссора.

В зале был только один молодой человек без маски, она слетела во время борьбы со служителями.