Александр Дюма - Исповедь маркизы

Человек, о котором я почти ничего не говорила и о котором все же хочу рассказать, — это Фонтенель. Я часто с ним встречалась и любила его, так как он был очень хорошо воспитан. Люди утверждали, что Фонтенелю был свойствен эгоизм, что он ни для кого ничего не делал и сберегал себя тем, что брал у других все, что мог.

Будучи сыном одной из сестер обоих Корнелей, он питал глубочайшее почтение и восхищение к своему дядюшке, великому автору трагедий, и относился к его соперникам с величайшим презрением. И в первую очередь предметом его неприязни был Расин; более того — он его ненавидел.

Фонтенель был щедро наделен умом, причем блестящим умом. Его мудрость отнюдь не походила на мудрость наших любезных записных философов; он редко осуждал людей и хотел видеть их совершенными, при условии что это совершенство обойдется не слишком дорогой для него ценой.

Не принося своим друзьям особой пользы, он в то же время им не вредил, а это уже немало в наше время. Знаменитый случай со спаржей, о котором столько говорили, вполне правдив. Фонтенель объяснял свое поведение тем, что он не поверил, будто болезнь приятеля очень опасна; я не знаю, честное слово, можно ли считать это оправданием.

Как-то раз он обедал дома с одним из своих друзей, таким же чревоугодником, как он, и сказать так не будет преувеличением, ибо Фонтенель был одним из самых утонченных чревоугодников из всех, каких я знала: мы часто обсуждали с ним обеденное меню. Уже появилась ранняя спаржа, ее трудно было достать, и сотрапезникам предстояло угоститься ею на славу. Их вкусы немного не совпадали: Фонтенель любил спаржу под соусом, а его друг любил ее с маслом. Чтобы прийти к согласию, они договорились, что часть спаржи будет приправлена одним способом, а часть — другим.

И вот, в тот миг, когда оба садятся за стол, друг Фонтенеля — заметьте, я знаю его имя, я прекрасно его знаю, оно вертится у меня на языке — словом, друг Фонтенеля краснеет, затем бледнеет, затем желтеет и падает как подкошенный; все начинают суетиться и кричать, зовут на помощь, уверяют, что он уже не придет в себя, что он умер; тем временем Фонтенель устремляется на кухню и говорит кухарке:

— Всю спаржу подать под соусом!

Вот все, что он увидел в событии, которое должно было его потрясти.

Тем не менее у Фонтенеля случались весьма серьезные увлечения, и о них мало кто знает; одно из них было почти романом, в который я оказалась вовлечена через много лет после того, как он закончился. Я познакомилась с дочерью писателя — монахиней из Шайо; она жила в том же монастыре, что и дочь госпожи герцогини Беррийской и г-на де Риона. Девушки нежно любили друг друга и все время были вместе. Дочь Фонтенеля, мадемуазель де С***, была на десять лет старше своей подруги, однако та ее опекала и очень заботилась о ней. Господин герцог Орлеанский обеспечил свою внучку довольно неплохим вступительным взносом, при условии что она будет обычной монахиней и ни во что никогда не будет вмешиваться. Когда я ее видела, это была красивая особа, чрезвычайно гордившаяся своим происхождением, отнюдь не набожная и терзавшаяся от того, что ее держат в заточении. Прежде чем перейти к ней и ее любопытной истории, закончим рассказ о Фонтенеле и его любовной связи, которой никто от него не ожидал.

Маркиза де С*** была красивая и романтичная женщина, сумасбродка и провинциалка; она жила в прекрасном замке вместе с мужем, невероятным ревнивцем. Дама читала все, что печаталось круглый год, в особенности сочинения Фонтенеля, который был в то время еще молод, а выглядел еще моложе.

Эта женщина задавала работу своей голове, забивая ее всяким вздором; и вот она влюбляется в Фонтенеля, которого никогда не видела. Надо жить обособленной жизнью в деревне, чтобы иметь подобные фантазии!

Маркиза не придумала ничего лучше как написать кумиру, не подписывая письмо и умоляя ответить; она дала ему адрес своей кормилицы, в которой была уверена. Фонтенель ответил, восхищенный посланием, которое было превосходно написано, и попросил свою поклонницу переписываться с ним и впредь, что она не преминула сделать. Их почтовая связь продолжалась непрерывно и была очень активной; маркиз при всей своей ревности ни о чем не догадывался. Да и кто мог бы такое вообразить?

Два-три месяца спустя писем оказалось уже недостаточно; оба признались друг другу в любви, и это чувство было взаимным; влюбленные решили встретиться.

Но как это было сделать? Фонтенель не колебался; он переоделся коробейником, явился однажды вечером в замок и попросил его приютить. Дом был открыт для людей такого рода, которых хозяин не опасался; никого другого не пускали даже на порог. Торговец попросил оказать ему любезность и представить его госпоже, чтобы он мог предложить ей свой товар; разумеется, такая возможность была ему предоставлена. Маркиза не было дома: обманщику несказанно посчастливилось.

Кормилица-наперсница идет к влюбленному и впускает его к хозяйке; он бросает свой короб, падает к ногам маркизы, обращается к ней еще более красноречиво, чем в письмах, и на словах добивается тех же признаний и обещаний, какие уже были получены им прежде на бумаге.

То были минуты восторга и любовного порыва со всем, что из этого следует, но вот внезапно слышится конский топот: возвращается муж! Что делать с кавалером? Фонтенеля хотят выпроводить, но вместо этого запирают в кладовой без окон и дверей, за исключением одного выхода, ведущего в спальню его возлюбленной; к тому же все забывают о коробе!

Муж приходит, как обычно подозрительно озирается по сторонам и видит, что жена в смятении, кормилица тоже; ревнивец выходит из себя. Маркиза настолько растерялась, что не могла сказать ни слова, хотя муж допрашивал ее с пристрастием. Кормилица сохранила присутствие духа в большей степени и помогла хозяйке выйти из положения.

Женщина встала на колени и принялась кричать, что она одна виновата, и гнев хозяина должен обрушиться на ее голову, а не на ее дорогое дитя. Затем, не переставая лить слезы и причитать, она призналась, что, несмотря на строгий запрет господина маркиза, впустила коробейника, и, в ту минуту, когда хозяин вошел, они как раз собирались выбрать всякие безделушки и страх перед его гневом довел их до того состоянии, в каком они теперь находились.

Это объяснение не вполне удовлетворило ревнивца, но немного успокоило его; он стал задавать вопросы, и тем временем обе женщины успели прийти в себя. Куда подевался коробейник? Что ему было нужно? Как он выглядел? Женщины на все ответили и в конце концов рискнули показать Фонтенеля.

— За кого меня примет этот человек, сударыня? Вы ставите мою репутацию на карту. Впрочем, я очень рад был бы узнать, что лежит в этом коробе. Зовите вашего коробейника.