Александр Дюма - Исповедь маркизы

Как-то раз она ради забавы забралась на небольшую лестницу над прачечной и обнаружила, что ее ступени ведут на чердак, незарешеченное окно которого выходило в соседний сад, где ее восхищенному взору предстал великолепный дом. Девушка испытала несказанную радость и с тех пор каждый день, пользуясь своей свободой, стала проводить здесь по нескольку часов и дышать вольным воздухом, проникавшим на чердак сквозь маленькое окно.

В этом доме жил очень красивый молодой дворянин, богатый сирота, воспитанный странным образом. Его отец рано умер, и безутешная мать прожила много лет в этом прибежище, не видя ни единой души. Все считали, что она уже давно умерла: она не писала даже своим ближайшим родственникам, и после ее смерти сын, не получивший никаких знаний, за исключением тех, что он черпал в материнской любви, остался совершенно один; юноша был не в состоянии управлять своим имуществом и не имел представления ни о чем, кроме замкнутого пространства, где он жил.

Молодой человек был робкий и унылый; он стал мизантропом. Он отталкивал от себя тех немногих людей, которые к нему тянулись, и жил как отшельник, ничего не зная и не видя; между тем он был невероятно богат.

Он также читал романы, также думал о любви, счастье и свободе, не находя и даже не изыскивая средств все это обрести.

Филиппина уже давно заметила затворника, прежде чем он посмотрел в ее сторону. Но вот их взоры встретились, и юноша был покорен.

Бедная девушка, смущенная, испуганная и очарованная, убежала.

Всю ночь она думала о красивом молодом человеке, который в свою очередь думал о ней не меньше. На следующий день, едва заслышав звон колокола к заутрене, он уже расхаживал по саду, и, как только Филиппина сумела ускользнуть, она на цыпочках подошла к заветному окну, вытянула шею и увидела соседа, стоявшего на часах.

Это свидание на расстоянии было серьезным поступком для людей, не подозревавших, куда такое их заведет, и прислушивавшихся лишь к голосу своего сердца. И вот молодые люди начали игру, продолжавшуюся очень долго; она заключалась в том, чтобы видеть друг друга, стараясь оставаться незамеченными. Они отваживались посмотреть друг на друга и, едва встретившись взглядом, поспешно отступали.

У Филиппины была отдушина, которой был лишен молодой виконт де ла Салетт: она рассказала о своем открытии сестре Жозефине и взяла ее с собой, чтобы узнать мнение подруги о достоинствах своего избранника. Мнение оказалось вполне благоприятным, но дочь Фонтенеля сочла своим долгом высказать некоторые соображения по поводу опасности этих встреч и необходимости их прекратить.

У Филиппины было достаточно оснований опровергнуть этот строгий выговор. Она заверила подругу, что больше здесь не появится, коль скоро у подруги нашелся повод для возражений, хотя самой ей казалось, что тут явно нет ничего плохого, ибо она стала монахиней против собственной воли и произнесла обет только устами, а ее сердце и душа никогда с этим не смирятся.

Дидро почерпнул из этой истории первоначальный замысел своей «Монахини»; автор многое прибавил и приписал Филиппине непристойные помыслы, которых у нее не было, хотя ей было от кого их перенять.

Отныне молодая монахиня стала таиться от своей подруги, вероятно, знавшей правду, но закрывавшей на нее глаза — по крайней мере, она в этом почти призналась. Девушка каждый день ходила на чердак и до такой степени расхрабрилась, что начала улыбаться виконту и принимать цветы, которые он ей бросал, а также получать от него письма и отвечать на них; наконец они заговорили; она узнала, как зовут незнакомца, и назвала ему свое имя, рассказала о своей злополучной судьбе, желании уйти из монастыря и даже отчасти призналась ему в любви. Восторг молодого человека не знал границ; дело дошло до того, что он стал подниматься к этому окну; по вечерам Филиппина убегала из своей кельи, чтобы с ним встретиться. Они разговаривали ночи напролет, причем он стоял на лестнице, а она находилась на чердаке; нечего было и думать о том, чтобы стать ближе: окно было слишком узким и позволяло лишь вести беседу.

Как же быть дальше? Влюбленные уже не могли на этом остановиться, любовь не останавливается на полпути, не утолив своей жажды; они строили всевозможные безумные планы, подсказанные им молодостью.

Филиппина придумала верное средство; замысел был дерзким, но он должен был удаться, и он удался.

Господин де Рион, как я говорила, иногда приезжал в монастырь, хотя и редко; всякий раз он вместе с дочерью сожалел о суровых мерах по отношению к ней и выражал желание видеть ее в свете.

Девушка решила привлечь отца на свою сторону. Будучи далеко не святошей, г-н де Рион одним из первых начал провозглашать принципы освобождения, с тех пор вошедшие в большую моду. Таким образом, отказ от монашеского обета был для него пустяком, и Филиппина прекрасно это знала, он даже отчасти внушил дочери эти идеи. Она решилась все сказать графу и попросить у него содействия, а также заявить, что если он ее выдаст, то она этого не переживет.

Данное решение свидетельствовало одновременно и о неопытности девушки и о ее хитрости. Она ставила на карту все, ибо если бы отец отказался быть с ней заодно, то он стал бы ее врагом. Она ждала его с нетерпением. Едва увидев графа, Филиппина отвела его в один из уголков приемной и тут же рассказала ему о своем романе.

Господин де Рион побледнел, несмотря на присущие ему цинизм и самоуверенность.

— Вы не понимаете, что говорите, дочь моя. Как! Уйти из монастыря? Бежать с этим молодым человеком? Этому не быть, ибо вы погибнете!

— И все же, сударь, это произойдет, и вы мне даже поможете, ведь вы не желаете моей смерти; а если я останусь в монастыре, то, чувствует мое сердце, меня здесь ждет смерть! Стало быть, здесь я еще вернее погибну.

В жилах этой девушки бурлила дьявольская кровь ее матери, этой бешеной принцессы.

Господин де Рион размышлял; он смотрел на красавицу в расцвете лет, слушал ее слова и узнавал неукротимый характер, доставшийся ей от герцогини Беррийской; он был в восторге и в то же время трепетал.

В этот решающий миг его осенила одна мысль:

— Я не отказываюсь оказать вам услугу, дочь моя, однако мне следует сделать это с толком; поэтому я прошу у вас хотя бы месяц на размышления; вы дадите мне отсрочку, не так ли?

— Целый месяц! Это слишком долго, сударь, я умираю от нетерпения.

— Это очень мало, когда человек должен добиться успеха, а я его добьюсь; дайте мне время.

Филиппина долго упрямилась и в конце концов согласилась, но с одним условием: отец должен был часто ее навещать, говорить с ней и докладывать о том, как продвигаются его усилия. После этого граф простился с дочерью и отправился к председателю Эно, старшему секретарю королевы, к которому ее величество относилась с большим уважением и охотно прислушивалась. Рион рассказал ему эту историю, попросил передать ее королеве и попытаться заручиться ее поддержкой.