Александр Дюма - Исповедь маркизы

Клерон не ставила себе в заслугу верность; ее каприз прошел, но, как я уже говорила, она осталась подругой Мармонтеля и приготовила ему утешение. В этом кругу люди оказывают друг другу подобные услуги.

В Брюсселе жила некая мадемуазель Наварр; несомненно, она была одной из самых красивых и умных девиц нашего времени. У нее не переводились любовники, и одним из главных среди них был маршал Саксонский. Красавица оказалась в Париже во время триумфа «Тирана Дионисия» и увлеклась автором. Она говорила о своем увлечении довольно открыто; Клерон об этом узнала и рассказала своему бывшему другу; таким образом она не осталась у него в долгу.

И вот поэта пригласили к мадемуазель Наварр на обед — барышня быстро взялась за дело. У нее собрались сливки общества, однако ей захотелось побыть наедине с Мармонтелем, и она выпроводила гостей, как умеют это делать такие особы, по случаю ставшие принцессами.

По-видимому, беседа была трогательной, причем до такой степени, что на следующий день влюбленные уехали вдвоем в небольшую деревушку в Шампани, чтобы воплотить в жизнь одну из тех поэтических идиллий, пример которых редко являют современные нравы. Нам очень нравятся пасторали в наших операх, книгах и на картинах, но, в сущности, они нас нисколько не волнуют: мы не любители сельской жизни. Мадемуазель Наварр попросила хранить их отношения в строжайшей тайне и получила согласие. Умные люди умеют молчать до конца любовной связи из опасения ее лишиться, но потом отыгрываются за это сполна.

В то время Мармонтель прилежно ездил в гости к г-же Аранк (поэтому я так хорошо обо всем осведомлена), к Клерон и к г-же Дени, племяннице Вольтера. Госпожа Дени питала к философу определенную слабость, которую он не разделял, причем, как мне кажется, без всякого труда: выбор между ней и мадемуазель Наварр не вызывал никаких сомнений. Ветреник утаил свой отъезд от всех, и никто не знал, где его искать.

Мармонтель наслаждался упоительным романом со своей любовницей, но в их уединении оказалось множество неприятных сторон, о чем он впоследствии рассказывал. Девица, взявшая его в любовники от нечего делать, для развлечения, отчаянно скучала с этим занудой; она обращалась с ним как с игрушкой и в конце концов стала устраивать ему всевозможные сцены, изводя его постоянными недомоганиями, нервными припадками и капризами; они то штурмовали какие-то стены, невзирая на бдительность часовых, едва не ломая себе шею и становясь живыми мишенями, то получали письма от каких-то мнимых ревнивцев; испытаниям и неведомым болезням, грозившим свести красавицу в могилу, не было конца; словом, то был настоящий роман, эпизоды которого сочиняла мадемуазель Наварр, изо всех сил стараясь затем воплотить их в жизнь, чтобы развлечь себя, а заодно и своего любовника как можно более разнообразными ощущениями. Бедный поэт терял от этого разум и здоровье.

Однако она придумала еще кое-что получше. Ее отец был торговцем в Брюсселе; он уже давно смирился со слишком вольным поведением своей дочери и настолько махнул на нее рукой, что отправил ее в Шампань, чтобы она улаживала там его дела, которыми он не мог заниматься издалека.

Мадемуазель Наварр вынудила отца написать гневное письмо, в котором он грозил красотке и ее спутнику своим проклятием и всяческими бедами, если они не образумятся и не искупят свою вину перед опозоренным ими именем единственным способом, который он хочет и может от них потребовать.

Мармонтель пришел в страшное замешательство. Никому не могло прийти в голову жениться на мадемуазель Наварр, а ее любовнику тем более, ибо тогда он вряд ли был бы в состоянии ее удержать.

Поэт наотрез отказался от этого брака, приводя самые благовидные причины и мотивы, подобно судьям, когда они выносят смущающий их приговор. Мадемуазель Наварр разыграла очередную сцену: у нее не было ни малейшего желания выходить замуж за ничтожного рифмоплета без гроша за душой, поставить таким образом крест на всех надеждах и в столь раннем возрасте завершить свои похождения. Однако самолюбие ее было задето, и она решила развлечь себя местью.

И вот в одну из тех минут, когда человек думает только о том, что он делает и что он видит, она принялась кричать как бы в порыве страсти:

— Ах, мой милый Бетези!

То было имя ревнивого любовника, чьи письма внушали Мармонтелю сильное беспокойство. Вообразите, как его это порадовало!

Услышав такое, поэт словно обезумел, выбежал из комнаты, созвал слуг, приказал заложить карету и объявил, что желает немедленно уехать; затем он заперся в своей комнате. Убитая горем принцесса явилась с растрепанными волосами к возлюбленному, принялась кататься по полу и клясться, что если он не откроет дверь, то она разобьет себе о нее голову; поэт любил ее и потому открыл дверь. За этим последовала великолепнейшая сцена отчаяния, какую не часто можно увидеть даже в театре. Мадемуазель Наварр стояла на коленях перед Мармонтелем и просила у него прощения, клянясь, что на нее нашло затмение и она не то хотела сказать. Несчастному было суждено испытать острейшие и разнообразнейшие чувства, прежде чем ему даровали безграничное счастье, предоставив возможность простить грешницу.

То была вершина романа; красотка исчерпала все свои средства; несколько дней спустя она отпустила любовника и уехала в Брюссель. Поэт вернулся в Париж; они договорились встретиться, причем очень скоро, а до того времени должны были переписываться, и им следовало начать это делать немедленно. Письма следовали одно за другим, сначала очень нежные, затем очень холодные со стороны девицы, а потом она вообще перестала писать.

Мармонтель впал в уныние и предался всевозможным опасениям: он представлял себе, что его красавица заболела, попала в тюрьму, подверглась гонениям — ему приходило в голову что угодно, кроме того, что она могла ему изменить. Как можно обвинять столь безупречную особу? Однажды вечером в фойе Комеди-Франсез маркиз де Бранкас-Серест рассказал, что он недавно вернулся из Брюсселя. Мадемуазель Клерон тотчас же осведомилась, видел ли он там мадемуазель Наварр.

— Да, конечно, я ее видел, и она как никогда блистательна. Теперь эта особа приковала к своей колеснице шевалье де Мирабо: он ее боготворит и ничего кроме нее не видит.

Хотя мадемуазель Клерон уже не очень интересовалась брошенным поэтом, его несчастье отнюдь не вызывало у нее сожаления: женщинам нравится, когда за них мстят, особенно когда они сами же и виноваты.

Как только Мармонтель услышал это страшное известие, у него хватило духу лишь на что, чтобы уйти и поспешить домой, где он упал на кровать еле живой, в сильнейшей горячке.

Больше месяца бедняга провел в постели, не приглашая к себе никого из друзей; напротив, он велел говорить, что его нет, чтобы ему не мешали горевать. Этот роман наделал в Париже много шуму, о нем много говорили, и аббат де Латтеньян сочинил стихотворное послание мадемуазель Наварр, которое читали на собраниях литераторов. Нам не терпелось узнать, чем все это закончится.